Леопард - Ю Несбе

Они разделись, не глядя друг на друга. Забрались под одеяло и там встретились.

Сначала они просто лежали, прижавшись друг к другу, целовались, пробуя друг друга на вкус, осторожно, словно боялись что-то разрушить раньше времени. Слушали дыхание друг друга и шорох автомобильных шин под окнами. Потом поцелуи стали жадными, прикосновения смелыми, и он услышал у самого уха ее хриплое, возбужденное дыхание.

— Ты боишься? — спросил он.

— Нет, — простонала она, ухватила его твердый член, приподняла бедра и хотела направить его в себя, но он убрал ее руку и вошел в нее сам.

Она не издала ни звука, лишь судорожный вздох. Он закрыл глаза, лежал неподвижно и только чувствовал себя в ней. Потом начал осторожно двигаться. Открыл глаза, встретил ее взгляд. Казалось, она вот-вот заплачет.

— Поцелуй меня, — прошептала она.

Она обхватила его язык своим, с внутренней стороны он был гладким, а снаружи шероховатым. Быстрее и глубже, медленнее и глубже. Не выпуская его язык, она перевернула Харри на спину и села на него верхом. Она сильно прижималась к его животу всякий раз, когда опускалась на него. Потом выпустила его язык, откинула назад голову и хрипло застонала. Два раза — глубокий, звериный звук, который становился все громче, а потом ей не хватило воздуха, и она снова замолчала. Горло раздулось от крика, который не находил выхода. Он поднял руку, положил два пальца на голубую артерию, бившуюся у нее на шее.

И она закричала — словно от боли, словно от ярости, словно вырвавшись на свободу. Харри почувствовал, что вот-вот кончит, и не стал сдерживаться. Это было совершенно, настолько совершенно, что он поднял руку и ударил кулаком в стену у себя за спиной. И Кайя рухнула на него, как будто он сделал ей смертельную инъекцию.

Так они и лежали, раскинувшись, будто павшие на поле боя. Харри почувствовал, как в ушах у него шумит кровь, как по всему телу растекается блаженство. Он бы поклялся, что это и называется счастьем.

Он заснул и проснулся оттого, что пришла она, легла в кровать и тесно прижалась к нему. На ней была одна из отцовских маек. Она поцеловала его, пробормотала что-то и заснула, дыхание ее было легким и спокойным. Харри смотрел в потолок. И не отгонял нахлынувшие мысли, знал, что сопротивляться им бесполезно.

Так хорошо. Ему не бывало так хорошо с тех пор как… как…

Шторы были не задернуты, и в половине шестого по потолку поползли тени от фар, Осло просыпался и медленно собирался на работу. Он взглянул на Кайю еще раз. А потом тоже заснул.

Когда Харри проснулся, на часах было уже девять, комната купалась в дневном свете, но рядом с ним никого не оказалось. На телефоне он обнаружил четыре голосовых сообщения.

Первое — от Кайи, которая сказала, что она в машине, едет домой, чтобы переодеться перед работой. И благодарит его за… за что, он не расслышал, только тихий смех, прежде чем она положила трубку.

Второе — от Гуннара Хагена, он интересовался, почему Харри не ответил ни на один из его звонков, и сообщал, что пресса охотится за ним из-за необоснованного задержания Тони Лейке.

Третье — от Гюнтера, который в очередной раз назвал Харри Клейном и сообщил, что полиция Лейпцига не нашла паспорт Юлианы Верни и потому не может проверить, есть ли там штамп Кигали.

Четвертое сообщение оказалось от Микаэля Бельмана, который просто попросил Харри в два часа явиться в КРИПОС: он исходит из того, что Сульнес ему все объяснила.

Харри встал. Чувствовал он себя хорошо. Даже лучше, чем хорошо. Возможно, он чувствовал себя потрясающе. Он прислушался к себе. О'кей. Сказать «фантастически» все-таки, наверное, было бы преувеличением.

Он спустился, съел пару хрустящих хлебцев и сначала сделал важный звонок.

— Вы говорите с Сес Холе. — Голос ее звучал так торжественно, что он невольно улыбнулся.

— А вы разговариваете с Харри Холе, — сказал он.

— Харри! — Она произнесла его имя еще два раза.

— Привет, Сестрёныш.

— Папа сказал, ты дома. Ты почему раньше не звонил?

— Я был не готов, Сестрёныш. Сейчас готов. А ты?

— Я всегда готова, Харри. Ты же знаешь.

— Да, правда. Давай пообедаем в городе, а потом съездим к папе. Я тебя приглашаю.

— Да! У тебя такой радостный голос, Харри. Это из-за Ракель? Ты с ней говорил? Я разговаривала с ней вчера. А что это у тебя за звук?

— Это у меня хлебцы посыпались на пол из упаковки. А что она хотела?

— Она спрашивала про папу. Она узнала, что он болен.

— И все?

— Да. Нет. У Олега все хорошо.

Харри сглотнул слюну:

— Здорово. Ну, скоро увидимся.

— Только не забудь. Я так рада, что ты дома, Харри! Мне столько надо тебе рассказать!

Харри положил трубку на кухонный стол и наклонился, чтобы поднять с пола рассыпавшиеся хлебцы, и тут телефон зазвонил снова. С Сестрёнышем такое случалось: стоило ей положить трубку, как она тут же вспоминала, что забыла сказать что-то важное. Он выпрямился.

— Что такое?

Глубокий кашель. Потом голос, мужчина представился Абелем. Имя показалось знакомым, и Харри автоматически принялся копаться в памяти. Там в строгом хронологическом порядке хранились папки с прошлыми делами. Он помнил все: имена, лица, номера домов, даты, звук голоса, цвет и модель автомобиля. Хотя мог вдруг забыть, как зовут соседей, с которыми три года живет в одном подъезде, или когда день рождения у Олега. Это называется профессиональной памятью следователя.

Харри слушал не перебивая.

— Я понимаю, — сказал он наконец. — Спасибо, что позвонили.

Он отсоединился и набрал новый номер.

— КРИПОС, — ответил усталый голос на коммутаторе. — Вы звоните Микаэлю Бельману.

— Да. Холе из убойного отдела. А где Бельман?

Голос сообщил, где находится комиссар.

— Логично, — сказал Харри.

— Что? — зевнула девица на коммутаторе.

— Ведь он этим и занимается, правда?

«Шёйенский скалодром» — вот что гласила надпись на стеклянной двери, выходившей прямо на парковку. Он открыл дверь и вошел внутрь. Спускаясь по лестнице, остановился, чтобы пропустить стайку радостных школьников, направлявшихся к выходу. Сбросил ботинки, оставил их внизу у лестницы. В просторном зале полдюжины человек находились на разных уровнях десятиметровых скальных стендов. И хотя это были просто стены, они напоминали горные склоны из папье-маше в фильмах про Тарзана, которые Харри с Эйстейном в детстве смотрели в кинотеатре «Симра». С той разницей, что из этих торчали красочные зацепы и крюки с узлами и карабинами. От синих матов, по которым шел Харри, тянуло мылом и потными ногами. Он остановился рядом с кривоногим коренастым мужиком, сосредоточенно следившим за выступом у себя над головой. От его альпинистской обвязки тянулась веревка к человеку, висевшему на руке в восьми метрах над ними. Человек раскачался, поднял ногу, завел пятку за розовый грушевидный зацеп, другой ногой встал на маленький выступ и, подтянув веревку, элегантным, плавным движением намотал ее на якорь.