Slash. Демоны рок-н-ролла в моей голове - Сол Слэш Хадсон

Мэтт был великолепен и отлично общался со мной и Даффом. Иззи тоже был в теме, но не настолько, как раньше. Мало того, что он вообще ничего не принимал сам, в тот момент он еще и рьяно выступал против алкоголя и наркотиков. Когда Иззи познакомился с Мэттом, они прекрасно поладили, но это при том, что решение уже было принято: вроде все было хорошо, но, думаю, Иззи ощущал некоторое давление, и ему это ужасно не нравилось. Состояние Иззи было довольно хрупким с того момента, как он вернулся в группу, и до того дня, когда он ушел, и сейчас я понимаю, что все перемены, произошедшие с нами, были ему не по душе. Мы репетировали, собирались всей группой, и все шло хорошо, но что-то все равно складывалось не так. Иззи был недоволен… но при этом ничего не говорил, а Аксель вообще отстранился от взаимодействия с остальными настолько, что мы сами искали барабанщика, а как только стали вместе играть, он решил, что все отлично и можно двигаться дальше.

Первым делом мы с Мэттом записали Knocking on Heaven’s Door для саундтрека к фильму «Дни грома» (который также вошел в альбомы Illusions). Помню, что играл там соло прямо на ходу и у меня был «Гибсон Эксплорер» 1958 года. Это был потрясающий дубль: я вбегаю со своей девушкой и несколькими друзьями на буксире, беру гитару, и соло по-настоящему поет: я убавил звук на басовом звукоснимателе, заблокировал тюнер, и гитара просто завизжала. Мне очень нравится, как получилось – эмоционально и как бы небрежно.

Knocking on Heaven’s Door стала первой песней, благодаря которой мы получили представление о том, как группа звучит с новым барабанщиком. Выходило здорово, а новые Guns определенно отличались от старых. Мы потеряли немного спонтанности, хаотичности и панка.

Теперь мы стали звучать более эпично, плотно и объемно. Может, это хорошо, а может, и плохо – смотря кого спросить. Что касается меня, то я был счастлив уже оттого, что мы куда-то двигаемся.

Мы пришли репетировать, и Мэтт выучил все тридцать шесть песен с головокружительной скоростью, в основном играя их с нами вживую, потому что записанного материала не было. Потом мы забронировали студию A&M в Голливуде и записали тридцать шесть песен за тридцать шесть дней. Между дублями мы ходили в стриптиз-бар «Крейзи Герлз» через дорогу, которого, к сожалению, там больше нет. Вечером мы шли развлекаться, а на следующий день приходили в студию и записывали еще одну песню. Это были замечательные тридцать шесть дней, и за них мы с Даффом поняли, что Мэтт не только потрясающий барабанщик, но еще и наш новый приятель по тусовкам. До того, как наркотики вышли из-под контроля, и до инцидента со Стивеном у нас было несколько темных периодов, но теперь все казалось в прошлом: мы были алкоголиками и время от времени употребляли кокаин, но при этом наша работа не страдала. Правда, сомневаюсь, что здесь уместно сказать «время от времени», потому что Мэтт и Дафф нюхали довольно много. Я употреблял меньше, но это не имело значения, потому что, как и у ребят, у меня развился иммунитет ко всем веществам до такой степени, что мы оставались продуктивной и очень профессиональной группой, ловя при этом кайф.

К этому моменту я уже выходил в свет и гораздо больше общался. Как-то мы с Даффом куда-то ходили и столкнулись с Игги Попом, который попросил нас записать с ним его альбом Brick by Brick. Мы поехали на встречу в «Рейнбоу», сели к нему в машину и послушали демо-записи. Было очень круто. Игги – кумир Даффа, а также здесь есть некоторая предыстория с моей стороны: моя мама ездила с Боуи к Игги в психиатрическую клинику «Сидарс». Мы приехали в Голливуд и записали с ним несколько треков: Home Boy, Pussy Power и песню, которую сочинили вместе с Игги, – My Baby Wants to Rock ‘n’ Roll. Это была одна из самых веселых студийных сессий, в которых я участвовал. Вскоре после этого мы еще снялись с ним в клипе на песню Home Boy.

Для нас это была большая честь и очередное подтверждение того, что Guns возвращаются на сцену и нас воспринимают как серьезных музыкантов. Проще говоря, нас хотят видеть. В тот момент, в 1990 году, Appetite и Lies пользовались огромным коммерческим успехом. Это новообретенное внимание к группе помогло и моей карьере гитариста и вылилось в несколько звонков нашим менеджерам. Мне было лестно узнать, что другие музыканты считают меня хорошим гитаристом.

Еще я тогда сотрудничал с Ленни Кравицем. Мы уже были знакомы: учились с ним в старшей школе Беверли-Хиллз, и, несмотря на то что я ходил на допы, а он на обычные занятия, мы с ним были единственными наполовину белыми и наполовину чернокожими музыкантами в школе и знали об этом. Мы с Даффом были его фанатами, и нашим любимым альбомом тогда считали дебютную пластинку Ленни Let Love Rule. Когда нас представили друг другу на какой-то церемонии вручения наград, он предложил мне поработать над его новым альбомом Mama Said, от чего я пришел в полный восторг. Вскоре после этого мы собрались в маленькой студии на Робертсоне в Лос-Анджелесе, и я записал соло для песни Fields of Joy. В тот день я как раз разминался в вестибюле и начал играть недавно придуманный фанковый гитарный рифф, которому так и не нашел применения ни в одной из песен Guns N’ Roses, над которыми мы тогда работали. Тогда я относился к нему как к очередному разминочному упражнению.

Старшая школа Беверли-Хиллз может гордиться своими выпускниками: Слэш на сцене с Ленни Кравицем

– Эй, а что это? – спросил Ленни.

– Даже не знаю… Так, просто, – ответил я. – Для Guns мелодия слишком фанковая, но мне нравится. Крутая.

– Да, чувак. Не забудь ее. Принеси ее в репетиционный зал, – сказал он. – Давай над ней поработаем. Я бы хотел написать к ней стихи.

Когда пришло время писать и записывать песню, Ленни отвез меня в Нью-Йорк. Он жил на Манхэттене, а устроился в студии на другом берегу реки в Хобокене в Нью-Джерси. Именно там он записал свой дебютный альбом, и именно там он создавал основные треки для своего следующего альбома. От его квартиры мы доехали туда на поезде. Он играл на барабанах, а я отложил гитару, пока Ленни сочинял песню, которая впоследствии станет Always on the Run. Она была очень подвижная, еще сырая и словно раздетая – но так песни и создаются. В этом треке не происходит ничего особенного, а звучит он и правда круто. Потом Ленни записал басовую и вокальную партии. Студия напоминала его собственный замок: каждый инструмент лежал на своем месте и всегда был под рукой. Он мог сыграть на гитаре, потом на басу, а потом на ударных, и все делал по воле вдохновения.

В эту поездку я взял с собой Рене. Мы поселились в отеле в центре недалеко от квартиры Ленни и заночевали там перед работой в студии, а в субботу много гуляли. Было лето, стояла адская жара, и, как только я добрался до дома Ленни в то воскресное утро, я обнаружил, что из-за какого-то устаревшего правила, называемого в Нью-Йорке «синим законом», бары и винные магазины в этот день закрыты.