Казаки против Наполеона. От Дона до Парижа - Андрей Венков

Причиной таких настроений была страсть казаков к добыче.

Добыча даже в XIX веке была важнейшей составляющей казачьей жизни на войне, причем любая война рассматривалась казаками как узаконенный «поход за зипунами». Добыча, взятая с бою, даже одежда, снятая с пленного, рассматривалась казаками, как освященная правом войны казачья собственность.

В условиях «цивилизованной» европейской войны эта традиция считалась банальным мародерством и достаточно жестко преследовалась, и ответ в первую очередь держали высшие казачьи чины. Достаточно прочитать письмо М.И. Платова П.И. Багратиону после победы под Миром, в котором атаман фактически извиняется за внешний вид пленных поляков:

«№ 447 Получено в Несвиже, в полдень 28 июня 1812

Неудивляйтес, ваше сиятелство, что пленные безрубашек и голые; не козаки рубашки сняли, а оне сами их уже в лагире в виду моем, подрали наперевяску ран, ибо голстины нет, а послать для взятья в местечко вышлоб гробежом и все ето делалос в перевяски скоростию, чтобы спасти их. Вашему сиятелству извесно, что в таком случее посланные заполотном точно наделалиб чего небудъ жителям тревожного и обидного, а порятком изделать сего не было возможности, потому что в местечке ни головы ни управителя нет, все разбежались, и всякой по своей мисли скриваетца; мундири и кивера пленные сами брасают, два раза им, поднявши, отдавали сподтверждением, чтобы оне того неделали, но так упрямы: не слушаютца из них многие, хочь убей ево. Вашего сиятелства покорнейши слуга

Матфей Платоф

Князя Кантакузина, подателя сего, представляю в милостивое Вашего сиятелства уважение. Я нездоров, однакож, должен все переносить»..

Однако попытки систематической борьбы с казачьими грабежами усматриваются в начале и в конце кампаний. В остальное время у командования до систематической борьбы руки не доходили, да и сама борьба с грабежами была бесперспективна, как борьба с неотъемлемой сущностью казачества.

Определенным сглаживающим моментом было то, что по большей части казаки грабили французов, которые до этого грабили Россию.

Как вспоминал С.Г. Волконский, прибыв в освобожденную от французов Москву, он явился к командующему временно отрядом, как старшему генерал-майору, Иловайскому 4-му, «человеку нераспорядительному, даже скажу, трусоватому». Все распоряжения — о преследовании неприятеля, о первых мерах устройства Москвы — делались по указанию полковника А.Х. Бенкендорфа. «Но зато Иван Дмитриевич Иловайский с попечительным вниманием рассматривал отбиваемые обозы у французов, которые, без исключения, препровождались к нему на личный осмотр. Он тогда имел свое пребывание на Тверской в теперешнем доме Белосельского. Все вносилось на личное его обозрение, и как церковная утварь и образа в ризах были главной добычей, увозимой французами, то на них более обращал внимание Иловайский и делил все это на два отдела: что побогаче в один, что победнее в другой. Эта сортировка Бенкендорфу и мне показалась странным действием, и Александр Христофорович спросил его: "Зачем этот дележ? ведь все это следует отдать духовному начальству, как вещи, ограбленные из церквей Московских и следующие обратно в оные". Но на это Иловайский отвечал: "Нельзя, батюшка, я дал обет, если бог сподобит меня к занятию Москвы от рук вражьих, все, но побогаче, все ценное, доставшееся моим казакам, отправить в храмы божьи на Дон, а данный обет надо свято исполнить, чтоб не разгневать бога". Попало ли все это в церкви на Дон или в кладовые Иловайского, — мне неизвестно, но верно то, что ни убеждения Бенкендорфа, ни мои увещания не отклонили Иловайского от принятого им распорядительного решения».

В декабре 1812 г. часть захваченной церковной утвари была передана, но не в московские храмы, откуда ее вывозили французы, а в Петербург: «Санкт-Петербургский Казанский собор снабжен будет достаточным количеством пудов серебра, у извергов отнятого, для вылития апостолов, — писал М.И. Платов А.И. Горчакову. — Казаки, будучи движимы усердием к вере, стараются собирать все церковное серебро, дерзскими французами награбленное, и доставляют в дежурство мое для отдачи на богоугодное дело».

Высшее командование, как ни странно, не возражало, предлагало лишь изменить апостолов на евангелистов. Так, М.И. Кутузов ответил М.И. Платову 26 декабря (7 января 1813 г.): «Вы желаете, чтобы из присланного вами серебра вылиты были священные лики 12 апостолов, для украшения церкви Казанской Божьей матери. Я полагаю, что сии 12 ликов в столь высоком храме будут мало замечены и что они должны исчезнуть между великолепными его украшениями. Гораздо было бы приличнее, когда бы все серебро было употреблено на изваяние только 4 евангелистов, которых величественная огромность соответствовала бы тогда огромности самого храма, а потому и производила бы большое благоговение в душе молящегося при входе его в храм. Изваяния сии первые поражали бы его взоры и в месте с благоговением пробуждали бы в душе его мысль о делах великих».

Все, что французы успели награбить по дороге в Москву и в самой Москве, попало в первую очередь в руки казаков. 8 (20) декабря 1812 г. М.И. Платов писал А.И. Горчакову об уничтожении французов и добавил: «а вся добыча их досталась большею частию в руки победителей».

Впрочем, казаки не ограничивались «грабежом награбленного». 23 ноября (5 декабря) адмирал Чичагов писал Платову, что офицеры его армии постоянно сталкиваются с фактами ограбления казаками местных имений. Так, один из офицеров «объявил, что нашел тамошнего князя Пузина совершенно ограбленным от сотника Гордеева казачьего Донского Чернозубова полка, и что им, Гордеевым, не только забрато все без изъятия домашнее оного помещика имущество и причинено ему крайнее разорение; но чего забрать не мог, то было разлито и рассеяно по земле. А сверх того он, Гордеев, и самого моего офицера, бывшего очевидцем такового грабежа, когда он начал сие воспрещать, угрожал смертию, ежели только станет мешать ему продолжать и заграблевать все в деревне сей находящееся. Сей случай, подтверждаемый другими к тому на сей счет сторонними сведениями, дал мне основание просить Вашего сиятельства о воспрещении казакам лишать нас таковым образом продовольствия». Как видим, протесты против грабежа имеют предельно прагматичную подоплеку: казаки своими грабежами лишают другие войска продовольствия.

По окончании кампании возобновились попытки борьбы с мародерством. На казаков посыпались жалобы от общевойсковых начальников.

Кавалерийский генерал Чаплиц рапортовал командующему армией адмиралу Чичагову 5 (17) декабря 1812 г.: «При сем священнейшим долгом поставляю себе донести Вашему высокопревосходительству, что грабительство, неистовства казаков превосходят все границы. Если на сей предмет не возьмутся строжайшие меры, то неминуемо произойдут от оного худые последствия на все наши предбудущие операции. Казаки переодели мужиков в свои платья, ходят по домам, будучи сопровождаемы ими, грабят и разоряют оные до основания. Жалобы чрезмерны, и я со всеми заботами, со всеми стараниями не в состоянии помочь жителям в несчастии сем».

М.И. Кутузов 25 ноября (7 декабря) 1812 г. отдал приказ №81: «За всеми неоднократными подтверждениями, встречаю я ежедневно сведения о грабеже, буйстве и насилии жителями края сего, казаками чинимых; имея высочайшую волю на совершенное искоренение зла сего, я настоятельно требую, чтобы командующие казачьими полками и отрядами, где таковые состоят, не упускали из виду наказывать жестоко плетьми и за малейшие шалости, влекущие непосредственно к всяким угнетениям поселян, за поступки же злонамеренные отдавать немедленно под суд, и конча оные в 24 часа, представлять ко мне на рассмотрение».