А еще был случай… Записки репортера - Илья Борисович Гейман

что там много газет на русском языке и рабочие места в них пустуют.

– Тогда открывай свою газету.

– А деньги? Богатый дядюшка меня там не ждёт.

– У меня на этот счет есть опыт. Для того, чтобы открыть газету, не так уж много денег и требуется.

– Но какие-то капвложения нужны?

– Конечно, нужны. Надо купить два компьютера. Не сверхновые, не накрученные. Один для набора, другой для верстки. Ещё деньги потребуются для типографии и реализации тиража. Но тут уже можно расплачиваться из выручки. Всё зависит от того, как ты изловчишься.

Посмотри, как я крутился. Мы с одним из сыновей тоже решили уезжать. В Америку. К моей младшей сестре. Но денег на подготовку и дорогу не было. Карманы пусты.

А тут как раз запреты сняли – можно открывать собственный бизнес. Газету, например. Правда, цензуру, главлит ещё не ликвидировали. Но он стал намного мягче.

Оставалась одна небольшая неприятность – не было денег. Ни шиша.

Поехал я в один город, там хорошо знал мэра. Попросил поручиться за меня перед местной типографией. Чтобы первый номер моей газеты отпечатали бесплатно на своей бумаге. В долг, конечно.

Потом объездил знакомых хозяйственников – попросил дать в газету рекламу. С ними договариваться было легче. Они видели, как все рушится. Всё превращается в ничто. Уже не надо было дрожать за копейку – она теперь неизвестно чья.

Словом, рекламы с многократным повторением я набрал достаточно. Да еще и с предоплатой.

Оставалась проблема бумаги. Была в нашем городе какая-то полувоенная организация. Она что-то печатала. Во всяком случае, оборот бумаги у неё был большой. А бумажный кризис тогда стоял необычайный. На чёрном рынке она шла по заоблачной цене.

Нашёл заместителя начальника этой организации по снабжению. Сказал ему:

– Давайте проведем бартерный обмен. Вы нам продаёте по государственной цене бумагу. А я зачисляю вас в наш штат и устанавливаю вам оклад жалования вдвое выше, чем у военных. Никакого нарушения закона. Единственное, возможно, могут спросить, почему продаёте бумагу гражданским? Если сошлетесь на звонок «свыше», от вас отстанут.

Согласны?

Согласие последовало.

Я арендовал большой склад и теперь нам бумаги хватало на газету, календари и всякое другое.

Конечно самая трудная проблема – содержание газеты. Она должна сама идти в руки читателю. Решил: буду делать дайджест. Тогда можно обойтись без журналистов, пользоваться перепечатками из других газет. Заметная экономия. Да мне, откровенно говоря, было и не до высокого искусства. Затея-то моя временная. Нужно было зарабатывать деньги. Пошлые деньги.

Дайджест я задумал необычный. К нам, в редакцию, приходили газеты из всех республик страны, из некоторых областей, городов. Гора подшивок. Я их терпеливо перелистывал, находил публикации с самым невероятным содержанием. Сногсшибательную информацию.

Тогда, в смутное время, пресса пробавлялась рассказами о метровых крысах-мутантах в московском метро и прочими небылицами.

Так вот, у меня в газете эти небылицы присутствовали в самой высокой концентрации. Люди верили самому плохому, самому страшному. Предчувствовали беду.

Газета шла на «ура». За ней приезжали гонцы с рюкзаками за спиной из Москвы, Ленинграда. Продавали ее в подземных переходах по рублю за штуку.

– За границей такой фокус, конечно, не пройдёт, – сказал я приятелю. – Никого ты там не знаешь, спонсоров нет. Значит, надо крутить мозгами.

– В какую сторону?

– О чём сейчас много говорят? Об эмиграции. Много людей уезжает. И заметь: разбредаются по всему свету. Кто куда.

Приезжают на место – начинают скучать. О родных, друзьях, соседях. О тех, кто неизвестно где оказался.

Помоги им. Создай международную газету или журнал, где эти люди смогут встретиться или разыскать друг друга.

– А деньги?

– Под благородную идею спонсор найдётся. Вынеси его имя на первую полосу каждого номера – кому не понравится?

– Что-то в этом есть, – сказал приятель.

С тем и уехал в эмиграцию.

* * *

Никто не становится хорошим человеком случайно.

Сенека.

Лифты дома печати могли служить барометром социальной погоды в республике.

Весь день вверх и вниз сновали люди в камуфляже с автоматами в руках. Никого не арестовывали, никого не сопровождали. Боялись – националисты захватят здание, где сосредоточена вся периодика? Скорее нет. Ничто на это не намекало.

Больше вероятности, что ОМОН для устрашения мелькал на глазах у прессы.

В лифте время от времени поднимались или спускались молодые ребята с копилкой. Они собирали деньги для еврейской общины.

Думаю, тут дело было не столько в деньгах, сколько в стремлении публично провозгласить начало легальной еврейской жизни в городе.

Руководство Народного фронта предложило нашей редакции обсудить актуальные проблемы.

Мы уединились в нашем зале заседаний. Я поставил на стол редакционный диктофон. Кажется, он назывался «Дон». Здоровенный гроб с неуклюжей и очень громкой системой переключения.

Гости рядом с нашим поставили маленький, компактный, очень современный на мировом уровне диктофончик, на котором была наклеена эмблема Народного фронта.

Я смотрел на их машинку и думал: какая огромная пропасть в нашем противостоянии.

Власть забилась в какую-то щелку и только попискивает. Не защищает себя хотя бы идеологически. Не до того ей – прячет в тайники свое кремлевское золото. А в это время появилась новая энергичная сила с финансами на оплату массовых митингов, шествий и вот таких не стыдных и удобных инструментов для журналистов и пропагандистов.

Наша встреча ничего не дала. У каждого своя правда. И она неколебима.

Лично меня она взбудоражила. Я размышлял: люди, с которыми мы только что говорили, – националисты, представляют одну нацию. Но в Латвии испокон веку было многонациональное население. На время описываемых событий в республике жили люди более десяти наций. Около миллиона четырехсот тысяч латышей противостояли девятистам тысяч русских людей. Я уж не говорю об украинцах, белорусах, татарах, евреях и ещё многих. Так почему почти половина нелатышского населения молчит? Здесь же их дом. Почему у них нет достоинства, чувства равноправия?

Наверное, потому, что у латышей есть десятилетиями выношенная идея оккупированной нации, грезившей свободой. Конечно, призрачной свободой. Потому что не было никаких оков, от которых хотелось избавиться. Учёба, здравоохранение, карьера – тут была дискриминация? От чего избавляться, если по специально созданному протоколу первые посты в партийных, советских, правоохранительных органах, институтах, крупных предприятиях в обязательном порядке занимали латыши?

Моя жена работала в латышском коллективе. Главная песня ее коллег была: мы лучше будем ходить в лаптях, жить под соломенной крышей, лишь бы эти русские ушли.

Но куда было уходить русским, если на одной чаше весов находилось 2.660.770 человек всего населения Латвии, а на другой – 1.387.757