Аут. Роман воспитания - Игорь Зотов

И вот объявлен последний танец, следом – отбой. «Сергей» отправился проводить Люсю до корпуса. По пути увлек ее в темную лагерную аллею, выходившую прямо на берег тихого Дона. Берег со множеством крохотных песчаных пляжей, скрытых за низким кустарником, – идеальное место для летнего совокупления. Все к нему и шло. Кроме одного. Вернее, кроме четверых, а именно столько приятелей «Сергея» увязались за романтической парочкой.

Уже были поцелуи – сначала в сомкнутые неопытные, а затем постепенно раскрывающиеся весенним цветком губы. Уже одна рука «Сергея» скользила по упругой груди, а другая опустилась на упругую попку нашей героини. Уже шептала она непременное в таких случаях: «Нет, нет, не сейчас, пусти, ну пусти…» – как вдруг шорох сзади сорвал это еще такое робкое, такое неустойчивое девичье желание. Она ойкнула, обернулась: четверо стояли рядом – тс-с!

– Чего ты? – спросил «Сергей». – Не бойся, не бойся, мы – лас-ко-вые!..

И закрыл ей рот рукой. А другой задрал платье. Белое – стоячий воротничок стильно подчеркивал ее стройную высокую шею, легкое, ситцевое, трогательное – с бледно-голубыми незабудками.

Удивительно, но Люся не закричала, не позвала на помощь. Она призналась мне, рассказывая эту историю, что в глазах парней было что-то такое, что напрочь отрицало всякую возможность спасения. «Они бы просто убили меня, я была в этом уверена!» Интуиция спасла ее.

– Подожди, я сама! – тихо сказала она.

Отвернулась, расстегнула молнию на шее сзади, медленно стащила платьице через голову, сбросила сиреневые туфельки-лодочки, осталась в одних трусиках.

– Ого! – услышала сзади.

И в этот момент, в момент свального предвкушения, она резко метнулась сквозь кусты – на берег. Секундное замешательство – и погоня. Бежала Люся легко, по краю воды, благо – песок и не топко. «Я в девичестве слыла ведь неплохой спортсменкой – второе место по бегу в школе занимала, а один раз даже нашу чемпионку, разрядницу Иру Дудочкину обогнала…» Преследователи, не столь прыткие, растянулись, и первым ее догонял не «Сергей», а другой – невысокий, широкоскулый, с длинными волнистыми волосами до плеч. Там, на танцах, он держался этаким скучающим вожаком, вокруг него собирались остальные, к нему они обращались в первую очередь – Люся как-то это приметила. А еще на танцах он был в лихой соломенной «ковбойской» шляпе, дико модной в те годы в Ростове. Впрочем, шляпы уже на нем не было – видно, слетела.

Неизвестно, чем закончился бы этот первобытный гон, если бы берег не сделал небольшой поворот – за мысок, скрытый кустами. Тут-то «ковбой» легко, в три прыжка, и догнал Люсю (она поняла тогда, что он смог бы сделать это гораздо раньше). Схватил сзади за плечи, развернул и сказал тихо, но отчетливо:

– Туда беги, в кусты, там столовая, за ней кочегарка, за ней спрячься, в ящиках, и сиди, платье принесу. Ну – быстро!

И подтолкнул по еле заметной тропинке через заросли, а сам рванул дальше по берегу «догонять», пока его не увидали товарищи.

Платье он ей принес, и туфли-лодочки тоже – бросил на ящики за кочегаркой и ушел.

– Что, вот так взял и ушел? И ничего взамен? – спросил я.

– Да это же сразу видно – будет секс или нет, – рассмеялась Люся. – Во-первых, он для меня маловат ростом, ниже меня даже, я таких не привечаю. А во-вторых, и я для него полновата, что ли, была – хотя я тогда выглядела, что называется, «в теле», крепкой, аппетитной… Короче, забраковали мы с ним друг друга с первого взгляда! Ха-ха-ха!

Зачем она мне все это рассказала? Да очень просто.

Мы встретились в Москве, она приехала из Копенгагена «делить недвижимое имущество» с бывшим мужем. Сели в кафе на Пушке, заказали водки. Вспоминали молодость, говорили о детях – приятельский треп. После детей Люся и рассказала. А поводом послужило сожжение ее мужем библиотеки на даче. Именно там Люся среди обгоревших книг ткнулась взглядом в одну – чуть ли не первое, еще нью-йоркское издание первой книги Гранатова об Америке. Валялась грязная, притоптанная, как только не сгорела! – переплет-то дешевый, бумажный. И портрет на задней обложке – длинноволосый парень с волевым подбородком – Гранатов, он же ее тогдашний спаситель. А Люся и не знала все эти годы. В жизнь Алексея, как мы знаем, она почти не вмешивалась. А жизнь и вмешайся сама.

Я встречался с Гранатовым тогда же, ходил к нему по журналистским делам на Фрунзенскую набережную. Это, кажется, было незадолго до его ареста, я брал у него короткое интервью для одной западной газетки о свежем еще путинском режиме. Он спешил куда-то, времени было в обрез, я быстро записал несколько ответов. Среди них был и про Сипова, который тогда входил во власть на всех парах. Я уже убрал диктофон, уже направился к двери, как вдруг вспомнил про Люсю, спросил, помнит ли он такой случай из своей юности.

– Помню, конечно, помню. Того «Сергея», хотя на самом деле он не Сергей вовсе, а Славик Сокут, по кличке Никель… Так вот: его через год, кажется, арестовали за грабеж и – вы не поверите – за изнасилование! К расстрелу приговорили. У меня же кликуха была – Махно, по созвучию, что ли, с фамилией. А его Никелем прозвали… за глупость, блестящие побрякушки очень любил. Мы в одном дворе росли на улице Красивой – это только название, а на деле – дрянь-район, грязный, пыльный, безобразный. Рядом железнодорожная ветка проходит, вот у нее-то мы под шумок и пограбливали прохожих, да и насиловали, чего ж греха таить! Не знаю, расстреляли или нет, я тогда сразу вещички собрал и в Москву подался. Рассудил, что рановато жизнь-то губить молодую на этакие пустяки. А мог и я залететь… Да что – от тюрьмы да от сумы не зарекайся…

Да он и не зарекался.

Кстати, единственная «беллетристика» в новой книге Гранатова – это факт его личного знакомства с Алексеем Светозаровым, когда тот приходил в штаб-квартиру его партии. Знакомства как такового не было по той простой причине, что Алексей на Фрунзенскую набережную никогда не приходил. Этот вымысел Вениамин почерпнул как раз из моей книжки и, в частности, из рассказа Рогова «Лужа». Ему польстило, конечно же, внимание к своей персоне. К тому же он хорошо знал некоторых героев моей книги, даже принимал решающее участие в их судьбах. Все это побудило его взяться за книгу об Африке, которую он давно хотел написать.

– Я все пытался разобраться в Африке, а она все ускользала, ускользала от понимания… Но вот решил, что больше тянуть нельзя, – забуду свои ощущения. Я же пишу только то, что пережил лично, ничего не выдумываю, да и вам не советую. Жизнь сама – лучший романист. А все эти ваши романы, они же давно и безнадежно устарели и никому не нужны, как какой-нибудь нелепый венок сонетов. Писать сегодня можно только так. В жизни все нестабильно, что бы там ни твердили нам в газетах и телевизорах. Жизнь – это конфликт, один сплошной конфликт. Покоя не будет. Не будет никогда. Я это давно понял и всегда воспринимал мир именно таким, и всегда буду говорить о нем, базлать, кричать, вопить… Остальное для меня вторично. Пускай лучше люди фанатеют от Че Гевары, чем от кока-колы или другой какой-нибудь дряни. А вот он может вдохновить на что-нибудь стоящее. Люди тешат себя иллюзией, что у них есть какая-то стабильность, а ее нет и в помине. Ее нет даже в элементарном продолжении рода. Ведь дети никогда не похожи на своих родителей и не являются их логическим продолжением. Как этот ваш, Алексей, кажется?