Небо цвета крови - Сергей Попов

— Ты думаешь, что это отец? Он добрался до того, с разным лицом, да? Я права?.. — Потом с ранней, призрачной радостью поцеловала Бобби, одной фразой пересказала новость и — к матери, обниматься: — Это точно папа, он убил его, убил! А скоро придет за нами! Мы спасены, мамочка! Наконец-то!..

— Мне так хочется в это верить, солнышко, так хочется! Правда! Но давай пока не будем раньше времени ликовать?.. Я очень боюсь сглазить: сейчас наговорю вам с Бобби всего, а потом не прощу себе, если окажусь неправа… — остужала Джин волну горячего восторга ложкой холодного скепсиса, держала обрадованную Клер у груди. Но как заставить дочку не ждать отца, не петь душой от таких известий? Все слова ей сейчас — пустые звуки, шорохи ветра в широком поле: она в эйфории и ничего не слышит. — Давай пока не будем торопиться, зайка?..

К семейной отраде присоединился и Бобби, заливно засмеялся, широко заулыбался, тоже захотел обниматься, пародируя сестренку. Клер подняла его на ручки, подбросила, вдвоем закрутились волчком. Братик вскрикивал в восторге, звеняще визжал, стены — звенели, ходили ходуном. Им незнакомы были людские сантименты, только черствость, ядовитая желчь.

Джин, хмурясь лицом, в темном ожидании, просила громко не шалить, вести себя тише — вот-вот вернется кровопийца, — да детей не унять — у них праздник, триумф: скоро увидят папу и страдания забудутся, как страшный сон.

Клер, забавляясь с Бобби, говорила:

— Мам, ты прям как будто бы и не рада всему. — Потом, теребя носик братика: — Прекрати сомневаться. Я вот как услышала — сразу поняла: это все не совпадение, отец действительно идет за нами!

Мать вздохнула, молитвенно сложила руки:

— Рада, Клер, очень. Но пойми: может, я заблуждаюсь, а ты все воспринимаешь буквально, — омраченно взглянула на Клер: дочь опечалена: задета вера в свободу, в окончание всех смертных мук. И совсем обрезала крылья: — Завтра самый страшный день для нас, как радоваться?.. — и себя же судила: «Что я делаю? Сама ребенку дала огонек, сама же и тушу…»

Дочь посадила Бобби на диван, шмыгнула. На ресницах — созвездие слез, щеки мокрые. Джин закрыла ладонью рот и — реветь:

— Клер, прости меня… не надо меня больше слушать… давай верить в лучшее с тобой?.. — подступила в упор, но Клер, плача, повернулась спиной, преждевременно обрывая всякие разговоры.

Финальную точку всему поставил Дако. Он, громыхнув дверью, ввалился в стельку пьяный, рассеянный, шатающийся, с третьей попытки попал по выключателю, зажег свет и с потерянным видом, гулко выдыхая ртом хмельную вонищу, под дребезг цепей повалился у стены перед входом, подобрал колени, взъерошил платиновый хохолок и со стеклянными глазами забредил, точно в лунатизме:

— Нет-нет-нет… вернется… надо дождаться… очень скоро уже… Аксель… — оторвал зрачки от пола, поглядел на смятенную таким драматичным появлением семью и, будто бы совершенно один, не замечая в своем жилище никого постороннего, продолжил, но суровее, жестче: — Где тебя носит?.. А… и черт бы с тобой… Ты мне больше и не нужен! Убирайся… Завтра на сделку поеду без тебя! Катись куда хочешь…

И, порывом встав, — в кабинет. Заперся. Пробилась разъяренная брань, бой бутылок, жутко грохотнуло, протрещало дерево — в безумии перевернул стол.

«Господи, пусть Курт нас спасет! — забывалась молитвой Джин. — Это все, чего я прошу!»

ВТОРНИК, 2 °CЕНТЯБРЯ 2016 ГОДА

Засаду организовывали со спешкой, взвинченными до предела нервами и без отвлечения на сон. Продумывали любые малозначимые детали, мелочи, учитывали всякие непредвиденные ситуации — будь то задержка транспорта, нападение зверей или не вовремя испортившаяся погода. Сыграть против нас могло все, а оставаться готовыми должны были ко всему. С совета Дина укрепились на пустошах, максимально близко к предполагаемому маршруту конвоя, на втором этаже порушенного промышленного сооружения, удержавшегося после недавнего обвала. На скорую руку позавтракали, перекурили, еще раз проверили боеспособность всего оружия и стали дожидаться часа «X».

День оживал по минутам. Небо выходило из мрака, расправляло вширь гранатово-красное покрывало, беременело облаками. Ветер прогонял кудрявые туманы, раскрывал загубленные просторы. Солнце поднималось к выси, закипало расплавленной медью. Оно, какое-то слишком громадное сегодня, неистовствующее, как огненный шар, калило землю особенно ненавистно, отсвечивалось зелено-рыжей чешуей в мелких кислотных лужах. Обделенно дыбились вдалеке переломанные, без ветвей, деревья, громоздились по канавам и глубоким впадинам горько униженные кустарники. Тускловато высвечивались опрокинутые опоры ЛЭП. А в округе — ни птиц, ни зверей, одна омертвевшая неподвижность да глушь.

Тишь, тишь…

Я на миг оторвался от оптического прицела, пока не замечая впереди движущихся машин, еще раз — уже пятый — спросил у напарника:

— Дин, знаю, надоел, но все же: ты точно справишься с гранатометом? Все запомнил?.. — поглядел: Дин, обвешанный гранатами, как бравый вояка, рассевшись на горке отсыревшего бетона, сосредоточенно возился со штурмовой винтовкой, производил холостые выстрелы. Лицо тяжелое, в желто-бурых пятнах, утомленное минувшей судной ночью, дорогой, под глазами — фиолетовые тени, бугорки. И дальше взволнованно: — Если чего подзабыл — лучше сейчас скажи, чтобы потом оба локти не кусали…

Напарник, вставив магазин в приемник, дернул затвор и, переводя предохранитель в безопасный режим, плутовато моргнул красным сонным глазом, ответил хрипом:

— Да успокойся, Курт, все я помню, — прошел к ближайшей стене, где стояли два заряженных РПГ, ружье и наши вещи, достал воду и заговорил опять, бухтя: — Уши уже горят от одного и того же! Ну, ей-богу! Сказал же: не подведу, значит — не подведу. Все. — Передал мне бутылку, опустил свою шерстяную лапищу на спину и замудрствовал: — Пей и не трать понапрасну силы на тревогу, хорошо? Оба с тобой на грани. Скоро все закончится. А сейчас надо собраться с духом, с мыслями. Одно усилие — и ты с семьей.

По душе от его слов — теплый бриз, на сердце — умиротворение. Изобразив на губах что-то схожее с улыбкой, я глотнул пресной влаги и, вернув бутыль, ослабленно вымолвил:

— Да, ты прав, друг… Прав… — полной грудью вздохнул, — осталось уже немного…

Дин, не отвечая, легонько закивал, сходил к рюкзаку за биноклем, затем — к краю обрыва и, уединившись с нелегкими мыслями, устремил соколиный взгляд вдаль, напряг скулы.

Больше не говорили: напарник стоял маяком, караулил окрестности, дергая волосы в носу, а я занимался жутким делом — специально тупил о кирпич снайперские пули, творил ножом глубокие насечки для усиленного ущерба. Так проторчали долго. Успели выкурить еще по две сигаретки, даже посмешить друг друга анекдотами.

А через полчаса — напряженный голос Дина:

— Едут! Поднимайся, Курт! — и как по пожарной тревоге набросил рюкзак, поднял гранатометы и — бегом в соседнюю комнату. Потом снова: — Вижу пять машин! Идут колонной с запада! Наша та, что посередине — огромная, зараза, черная… — невеселый смех: — А не обманул-таки Аксель! Все как со слов…