Место в Мозаике (сборник) - Алексей К. Смирнов

– Бран! – позвала Сандра. – Что происходит?

Бран повернул к ней озабоченное лицо.

– Не могу понять! – расслышала Сандра его тревожный голос. – Змиулан не отзывается. Он поймал мои руки в капкан и не отвечает на вопросы. Впрочем, капкан – чепуха, – Бран резко взмахнул руками, и те мгновенно высвободились. – Со мной такие шутки не проходят! Но я не могу взять в толк, что с ним случилось. Змиулан! Почему ты замолчал? Отзовись и объясни, в чем дело!

Ответом ему был лишь нарастающий вой ветра. Сандра оглянулась и посмотрела на Ханумана. Тот тоже сидел неподвижно, с плотно сжатой пастью. Воздушные вихри трепали ему шерсть, а морда обезьяны сделалась словно высеченной из камня. Что-то стряслось – теперь Сандра уверилась в этом окончательно. Что-то пошло наперекосяк. Змиулан, похоже, собирался приземлиться, и даже Сандре было ясно, что место, где они находились, совершенно не похоже на обиталище Радужного Мастера. Она принялась отчаянно вырываться из зажимов, но кольца, подобно наручникам, сжимались еще туже. Внезапно тучи остались наверху, и Сандра прищурилась: снизу хлынул ослепительный свет. Когда глаза ее немного привыкли, она различила ярко освещенную посадочную полосу, ничуть не хуже тех, что проложены на аэродромах. Но это не был аэродром. Полоса была одна, и кроме освещавших ее огней вокруг не наблюдалось никаких признаков жизни. Сандра подняла глаза и в ужасе вскрикнула. Змиулан, продолжая снижаться, обернулся, и вместо добродушных и мудрых очей дракона ей в глаза уставилось непроницаемое надменное лицо. Розовый шелушащийся нос прочно оседлали очки с толстыми линзами.

– Геноссе Этвас – к вашим услугам, – сказало лицо деревянным голосом и расползлось в ядовитой улыбке. Одновременно брюхо существа, которое еще недавно представлялось Змиуланом, ударилось о жесткое покрытие. Но они продолжали мчаться вперед, тормозя слишком медленно, и воздух наполнился запахом паленой кожи: змеиная шкура, не выдерживая трения, дымилась и разрывалась в клочья. Существо не обращало ни малейшего внимания на это обстоятельство, и изувеченный драконий живот нисколько не волновал хамелеона, чье лицо, по-прежнему улыбавшееся, оставалось повернутым к седокам – как будто ему было заранее известно и полностью безразлично то, что ждет его в конце полосы. Когда гонка, наконец, прекратилась, лицо повторило:

– Геноссе Этвас.

И тут же добавило:

– Он же – Аластор Лют.

Откуда-то сбоку шагнула исполинская фигура Галактического Робота, его отлично смазанные суставы издавали звук, напоминающий воркование голубя. Длинное широкое лезвие отразило, взметнувшись, лучи раскаленных прожекторов. Потом оно с остервенением опустилось, и голова Брана, слетев с плеч, покатилась с полосы в подсвеченную пыльную мглу.

День – не жаркий, не холодный – оставался днем благодаря яркому свету, но свет не имел источника: светло, и все тут, и нет ни солнца, ни звезд, ни фонарей. Когда ночь приходила дню на смену, свет исчезал, и делалось опять-таки просто темно – тоже без звезд и без лун. Радужный Мастер не любил задаваться вопросом, кто установил сей непреложный порядок. Так было с незапамятных времен – он и вправду не помнил, как все начиналось и откуда пришел он сам. Могущественный хозяин, чьим слугой являлся Радужный Мастер и чью волю он послушно выполнял на протяжении многих тысячелетий, истерся из памяти.

Мастер пребывал в растерянности. Мучимый смутной тревогой, предчувствием перемен, само понятие о которых стало за столь долгий срок пустым звуком, он стоял на берегу у самой водной кромки и смотрел на океан невидящим взором. Океан безмятежно подрагивал, подобно студню, однако вода не возмущалась ни единым дуновением ветра, так как ветра здесь тоже не бывало. Иногда Мастера посещали сомнения – есть ли самый воздух? – и Мастер начинал усиленно раздувать ноздри, желая убедиться в необходимости дыхания. Воздух ощущался, но такой же пресный, никакой, как и все прочее.

Справа от Мастера скопилась груда сверкающих черепков, переливающихся волшебными красками черепков. "Вот откуда берутся ненужные мысли, – подумал он сокрушенно. – Впервые в жизни я ничем не занят и стою столбом. Чему же удивляться? " У него чесались руки взяться за привычную работу, да только работы не было. Он сразу смекнул, что что-то неладно, когда наткнулся на нужный осколок – дело само по себе обычное, но это случилось днем, тогда как год за годом он находил искомое лишь к вечеру, спешил с добычей к Мозаике, где успевал или не успевал, а после моментально наступала ночь, время сна без снов и нечаянных пробуждений. Теперь он лишился драгоценного фрагмента, и день в разгаре, а он принужден беспомощно ждать, когда иные, неподвластные ему силы покончат с неожиданной проблемой и поднесут готовое решение, каким бы оно ни оказалось. "Что там такое творится, под грузом вод? – спросил он себя, испытующе глядя на океан. – И сколько там прошло столетий или лет, пока здесь длится застывший полдень и счет времени идет, похоже, на минуты? Какие рыцари и демоны сражаются за право завладеть пропажей? И сражается ли хоть кто? "Радужный Мастер поежился. Происходящее было совершенно новым, незнакомым делом. Ни с чем подобным он раньше не сталкивался и не знал, как себя вести. "Возможно, это конец всему, – подумал он. – Если так, то рад ли я этому? Устал ли я от жизни, или мне все-таки жаль? "Он задумчиво потеребил белоснежную бороду. Нет – пожалуй, он не жалеет. Ему настолько чуждо все, что находится вне океана и Мозаики, что страху и печали не остается места. Он не представляет, чего бояться. Он не знает, каким-таким будет это"другое", отличное, где возможно сожалеть об утраченном. Радужный Мастер попытался нарисовать себе картины иных миров, и его лысый, гладкий череп от напряжения покрылся испариной. Ничего не получалось. Он, изо дня в день устраивавший судьбы вселенных и державший эти миры буквально в руках, не мог вообразить их внутреннего устройства. Ему было известно лишь, что он несет тем вселенным покой и счастье, и от его проворства, сноровки зависит их будущее процветание. Мастер копнул босой ступней влажный песок. Несколько крупинок упали в воду, отчего на миг возникли и тут же стерлись круги. "Надо что-то решать, – подумал старик. – Иначе я сойду с ума. Хочется верить, что целью провидения не было мое помешательство. "Однако что он мог решить? Радужный Мастер медленно уселся на песок и обхватил колени длинными смуглыми руками. Он продолжал прислушиваться к своим мыслям и внезапно осознал, до чего он стар. Ему захотелось испытать какое-нибудь чувство, присущее старости – тяжесть в затылке, боль в спине или перебои в сердце, но ничего, совсем ничего! Казалось, он превратился в сухую оболочку без содержимого, даже не в оболочку – в ее иллюзию, видимость. Мастер попробовал сосчитать, сколько ему лет, и ужаснулся. Ему почудилось, что на подсчет уйдет как раз столько, сколько он уже прожил, и вся затея утратит смысл.

Но размышления о недавних событиях продолжали его волновать. Отвыкший думать и удивляться, он тщетно старался отделаться от них. Что же все-таки произошло? Мастер беспокойно заерзал, напрягая свой разум. Всплывали отрывочные, бессвязные сведения о нижних мирах, обычно приносившиеся пахапанами, которые одни имели право порхать в этих пределах там и тут наподобие птиц, – нагромождение малопонятных сплетен, окрошка из бесполезных разрозненных фактов. Стройная картина не складывалась. Рыцари Света, демоны Ночи, племя людей, племена еще кого-то – все переплелось и перепуталось.