Бал для убийцы - Николай Буянов

— Я всегда говорила Риточке: Сева слишком мягкотел, он не способен драться за свое — когтями и зубами, не на жизнь, а на смерть. В нашем роду все мужчины почему-то были таковы, поэтому и не задерживались надолго. Вот и Саша тоже: в нужное время не подписал какую-то бумагу (конечно, из благородства) — и пошел по этапу… — Она осуждающе покачала головой. — Зато Лика… Лика уедет в свое Кейп-Генри, и у нее будет совсем другая жизнь, достойная. У нее все будет хорошо.

— И как вы себе это представляете? — спросила Майя. — После того, что произошло?

— А что произошло? — искренне удивилась Вера Алексеевна.

— Три убийства. Первое, в Ницце, я в расчет не беру — ни один суд не примет к рассмотрению. Но остальное… Нет, вы точно сумасшедшая. Вы знали, что это мышеловка, вы могли просто не прийти сюда, и — как знать… Ни улик, ни свидетелей, одни мои догадки и домыслы. А теперь? Вы же понимаете: я должна все рассказать следователю.

Старуха вдруг мечтательно улыбнулась, и в глазах, подсвеченных настольной лампой, желтым неверным кругом, мелькнуло нечто…

— Ты права, Майечка. Именно так все и обстоит: ни улик, ни свидетелей. И ты ничего никому не расскажешь.

«…Нечто потустороннее, почти безумное. Я ошиблась в одном, — подумала Майя. — Она пришла сюда не за проявленными пленками Романа (она ни секунды в них не верила). Она пришла за мной. За тем самым единственным свидетелем и бестолковым самонадеянным сыщиком».

Старуха вдруг замахнулась — трость в ее руке описала полукруг, метя Майе в голову. От неожиданности Майя сделала шаг назад и потеряла равновесие, зацепившись за что-то. Тени заметались, лампа упала со стола, желтый круг света бешено завертелся, живо напоминая молодежную дискотеку в третьеразрядном баре… Майя взглянула на убийцу снизу вверх: лицо старухи, такое знакомое, почти родное, вдруг исказилось, будто поплыл расплавленный воск, и сквозь уродливые дыры проступила жутковатая маска ведьмы: крючковатый нос, бескровная линия рта, безумные глаза навыкате…

«Она пришла за мной».

А потом случилось и вовсе невероятное. Только что в руках ведьмы была палка — и вдруг палка исчезла, вместо неё возник откуда-то длинный узкий нож… Майя увидела металлический отблеск, желтовато-голубое на черном фоне, услышала визг, полоснувший по ушам словно опасной бритвой…

Дальнейшее она не помнила, тело сделало все само, без ее участия: развернулось на носке, пропуская атаку, подхватило вооруженную руку, будто приглашая на тур вальса (спасибо тебе, Артур, ты в очередной раз спасаешь свою бестолковую ученицу), чуть-чуть нажало на кисть, развернув клинок на сто восемьдесят градусов…

Она не видела этого. Очнулась только тогда, когда некто, растерянный и запыхавшийся, возник в дверях и дико закричал:

— Бабушка!!!

— Келли, — слабо сказала Майя.

Вера Алексеевна неподвижно стояла к ним спиной, будто вдруг задумавшись о чем-то своем, важном, потаенном… Прошла секунда — она повернулась и медленно опустилась на колени. Рукоять ножа нелепо торчала точно посередине груди, в ложбинке, и совсем не было видно крови, словно лезвие вошло не в живую плоть, а в давно и безнадежно высохшую мумию.

— Бабушка, — прошептала Келли.

Так же медленно, нехотя, Вера Алексеевна завалилась набок и осталась лежать, согнувшись, вмиг посерев и постарев лицом. Тонкие губы ее шевельнулись в последний раз, Майя наклонилась над убийцей и скорее поняла, чем расслышала:

— Молчи…

— Она умерла? — с пугающим спокойствием спросила Лика.

— Да, — сказала Майя.

Келли сделала шаг вперед и упала без сознания.

Она всерьез боялась, что эта ночь никогда не кончится: Земля тихо съехала с орбиты, как алкоголик с катушек во время очередного ударного запоя, и умчалась гулять по окрестному Космосу, взорвались разом все ядерные ракеты обеих сверхдержав, и наступила предсказанная учеными и писателями-фантастами ядерная зима…

И сама она, стоит лишь открыть глаза, снова окажется не в постели у себя дома, а в ненавистной школе, рядом с очередным трупом (где ты — там и смерть, пора бы привыкнуть, Джейн), оперативной группой, относящейся к ней как к слегка поднадоевшей полуграмотной родственнице из провинции, и хронически усталым следователем.

Помнится, она опять отвечала на какие-то вопросы, главным и самым назойливым был: «Какого черта вы приперлись сюда, Майя Аркадьевна? Что вас сюда тянет, как муху на гов… то есть на мед?» — «Но вы же сами сказали по телефону…» — делала она робкие попытки оправдаться. «Я?! Единственное, что вы могли сделать полезного, — это запереться у себя в квартире, на кухне… Нет, лучше в ванной, и пить чай из блюдца!» — «Да, вы правы, — слезы катились по щекам, и у нее не было даже сил вытереть их. — Вы правы, правы, правы…»

Он был прав, этот сволочной следователь, он был невыносим, нагл, циничен, но прав. Майя сделала над собой усилие и открыла глаза: утро. Оказывается, все-таки наступило утро. Легкий морозец (судя по градуснику), бледные солнечные зайчики на обоях, растворимый кофе с привкусом морковного салата, яичница с привкусом рыбьего жира, головная боль — и пустота, пустота…

«Я умерла».

Майя, уже одетая, в задумчивости остановилась перед зеркалом. «Странно, что я еще вижу себя в нем. Говорят, призраки не отражаются в зеркалах…»

Колчин не поздоровался (а действительно, расстались-то меньше суток назад), лишь молча кивнул на свободный стул, не отрываясь от своей писанины.

— Она была ненормальная? — спросила Майя.

Он нехотя поднял голову:

— Собственно, я вызвал вас, только чтобы сказать, что претензий к вам не имею, Майя Аркадьевна. Экспертизой установлено, что ваших отпечатков пальцев на орудии убийства нет, так что я не могу инкриминировать вам даже превышения необходимых мер… Да и самообороны как таковой не было — просто несчастный случай. Она сама наткнулась на собственный нож. Если вас это утешит.

Он положил на стол ручку с обкусанным концом (видимо, имел привычку грызть ее в минуты раздумий) и отвернулся к окну.

— Что еще? Вину Веры Алексеевны Костюченко можно считать доказанной: на ее трости, ближе к нижней части, обнаружены вмятины, микрочастицы крови и несколько прилипших волосков. Группа и резус совпадают.

— А пистолет?

— При обыске пистолет мы не обнаружили.

— Николай Николаевич, — с силой и тихим надрывом произнесла Майя, — умоляю, только скажите: она была ненормальной?

Он пожал плечами:

— Трудно определить точно. Психология — не алгебра, масса всяких «возможно», «с одной стороны, с другой стороны…». Нужно признать, у меня с самого начала возникло ощущение… несообразности, что ли. Несоответствие целей и средств. Все-таки три убийства — это громадная нагрузка, и физическая (задушить, подвесить тело, пусть детское, на крюк, а перед этим забить до смерти здорового мужика), и душевная. Я-то по наивности считал, что к старости у человека появляется некий… скажем, страх перед Богом. Моя мама, уж на что атеистка, и то годам к шестидесяти стала ходить в церковь. А эта… Факты есть факты, но я никак не могу поверить, что она хотела только скрыть преступление, совершенное в шестилетнем возрасте. Несопоставимый риск.