Народная история России. От Первой мировой до установления советской власти - Денис Станиславович Проданов

Декрет „Об обязательной регистрации бывших помещиков, капиталистов и лиц, занимавших ответственные должности в царском и буржуазном строе“ от 23 сентября 1919 года помог в закрепощении „бывших“ ещё больше. Формально декрет принимался „в интересах самозащиты трудящихся масс“.2783 Но на деле он лишь обслуживал репрессивный аппарат государства.

Постановление НКВД от 23 сентября 1919 года принуждало дополнительные категории населения к регистрации. К ним относились и чиновники прежних правительств в чине не менее действительного статского советника, и бывшие офицерские чины особого корпуса жандармов, и бывшие прокуроры, и товарищи прокуроров. К обязательной регистрации также принуждали председателей членов судебных палат, министров и товарищей министров, директоров и вице-директоров департаментов, сенаторов, членов Государственного Совета, губернаторов, вице-губернаторов и генерал-губернаторов.2784 Помимо этого режим регистрировал полицеймейстеров, исправников, градоначальников, председателей губернских и уездных земских управ, членов губернских земских управ, городских глав губернских и уездных городов, членов городских управ губернских городов. Список включал и бывших владельцев небольших предприятий, и бывших председателей или членов правлений акционерных обществ, и собственников не менее ста десятин земли.2785

Таким образом и без того размытая дефиниция „буржуазии“ с добавлением функционеров Царского и Временного правительства была растянута на весь мир. Она превратилась в гигантское одеяло, которое коммунисты накинули на новые категории граждан. Термины „буржуазия“ и „капиталист“ окончательно потеряли всякий смысл.

Наряду с этим классовый принцип также перекочевал в советское судопроизводство. Судопроизводство заговорило казённым языком приговоров. Это был чрезвычайно болезненный процесс. Он в кратчайшие сроки изменил практику судебного права до неузнаваемости. Если богиня правосудия Фемида символически изображалась с повязкой на глазах, то Революционные Трибуналы даже не претендовали на объективность. Они превратились в палладиумы пристрастности, в поборников селективной слепоты.2786

Вердикт судьи стал ориентироваться на социальную принадлежность подзащитного и обвиняемого. И если в городских судах травили дворян, купцов, священников и других „бывших“, то на селе роль „буржуя“ выполнял „кулак“.

Филосов Фёдор Степун описал случай, произошедший в его деревне. Этот случай наглядно показывал, что законность в народном суде республики – это жалкая буффонада. Суть дела состояла в том, что местный суд заслушал дело об отравлении трёх собак на Иленевской мельнице и краже ржи. Солдат, уличённый в убийстве собак и воровстве, получил пустяковый срок. В то же время мельника, пострадавшего от преступления, суд приговорил к серьёзному денежному штрафу.2787

Причина этого заключалась в том, что мельник не смог своими силами справиться с охраной вверенного ему хлеба и осмелился обеспокоить перегруженный важными делами социалистический суд своим собачьим делом. Степун заметил: „В этом фантастическом постановлении сказалось, конечно, желание содрать ещё одну шкуру с кулака-мельника, естественно жившего при крестьянском хлебе богаче большинства крестьян и тем мозолившего глаза бедноте.“2788

Классовая составляющая в решении суда была очевидна. Солдат, отравивший собак, был классово близким. „Кулак“-мельник, пострадавший от кражи, – классово чуждым. Восстановление справедливости никого не интересовало. С точки зрения советского правосудия, „кулак“ формально хоть и был пострадавшим, но в целом был паразитом. И значит, его надо было наказать.

Вердикт суда с точки зрения здравого смысла был абсурден. Но в плане диалектическом он был закономерен. В государстве, называвшем себя „пролетарским“, суд не собирался скрывать своих классовых пристрастий. Притеснение буржуазии в России прошло через ряд этапов. Оно началось с трудовой и жилищной стадий. Потом перешла в коммерческую, банковскую, налоговую, миновала продовольственную и судебную.

Но даже на этом гонение бывших привилегированных слоёв не закончилось. Оставалась административная стадия притеснений. Конституция РСФСР 1918 года закрепила дискриминацию на долгие годы вперёд. Параграф 23 советской Конституции открыто гласил, что, руководствуясь интересами рабочего класса в целом, РСФСР „лишает отдельных лиц и отдельные группы прав, которые пользуются ими в ущерб интересам социалистической революции.“2789

Зловещая статья 65 указывала на то, что целые категории людей лишаются права избирать и быть избранными. К лишенцам относились: а) лица, прибегающие к наемному труду с целью извлечения прибыли; б) лица, живущие на нетрудовой доход (проценты с капитала, доходы с предприятий, поступления с имущества и т.п.) в) частные торговцы, торговые и коммерческие посредники; г) монахи и духовные служители церквей и религиозных культов; д) служащие и агенты бывшей полиции, особого корпуса жандармов и охранных отделений, а также члены царствовавшего в России дома; е) лица, признанные в установленном порядке душевнобольными или умалишёнными, а равно лица, состоящие под опекой; ж) лица, осуждённые за корыстные и порочащие преступления на срок, установленный законом или судебным приговором.2790

Последняя категория лиц была особенно широка, так как трактовалась властями вольно. Для того, чтобы окончательно закрепить новую меру, отделить полноправных граждан от „лишенцев“ советским людям пришлось заполнять анкеты. Там, обычно в конце, за вопросами о привлечении к суду и судимости стояло: лишались ли права голоса, когда и за что? Именно туда нужно было заносить факт своего лишенчества, который звучал как приговор.

Задумавшись над бессердечностью советской тирании, писатель М. М. Пришвин записал в своём дневнике любопытную фразу. Он заметил, что если бы кто-нибудь из дворян, озлобленный на свой народ до крика „пороть, пороть!“, захотел выместить простому народу, сорвать свою злобу, ему бы надо поступить в коммунисты.2791

Слова эти были искренней реакцией на увиденное и пережитое. Тысячи людей в России стали свидетелями рождения нового жестокого дворянства с пролетарским оттенком. Ненависть комиссаров к прошлому стала камнем претковения в развитии страны.

Преследование „бывших“ дошло до такого радикального экстремизма, до такого оголтелого человеконенавистничества, что перечёркивала всю идею свободы, равенства и братства. Она также лишала социальную политику большевиков всякого смысла. Неслучайно исследователь А. Н. Фёдоров писал о деформации „социальной ткани“ российского общества.2792

После Октябрьского переворота провозглашение равноправия было похоронено вследствии того беспрецедентного ущемления в правах, которое последовало за ним. Совнарком одной рукой подписывал декрет, заявляющий о всеобщем равноправии. Другой рукой он указывал пальцем на целые классы и группы, устраивая на них охоту.

Ущемление гражданских прав буржуазии стало неразрывно связано с неспособностью РСДРП(б) взглянуть на прошлое России без предубеждения. После революции единственная политика, которая могла принести плоды, была политика национального примирения. Для его достижения и построения нового общества следовало переработать нелицеприятные факты прошлого.

Дискриминация неимущих классов при царском режиме действительно существовала. Существовало и крепостничество, и национальный гнёт, и классовое капиталистическое общество с его бесжалостным притеснением „низов“. Препятствия образованию рабочего люда, крестьян и их детей попахивали Средневековьем. Недопустима была и поддержка самодержавия „верхами“, и бесчисленные привилегии