Пусть умрут наши враги - Александр Шакилов

В только что выстрелившую по Рогачу самоходку угодила струя яда. Металл тут же со скрежетом покорежило, изогнуло, вырвало заклепки, парочка из которых просвистела у Зила над головой. Мгновенно накалившись там, куда попали выделения Рогача, защитные листы принялись плавиться, потекли на бетон шипящие ручьи. Экипаж не успел покинуть самоходку, так все быстро произошло: среди горящего изуродованного металла леший распознал труп тайгера – огонь не зацепил кончик полосатого хвоста с шипом – и крохотное, почти что детское тельце пироса.

Каждый миг умирали люди. Удар сердца – новые трупы. Еще удар – еще безжизненные тела. Поэтому хвататься за сердце, разевать рот, рыдать и рвать на себе волосы – все равно, что убивать самому. Можешь спасти людей? Так не стой, предотврати гибель многих тысяч!..

– Траст, Ларисса, мы уже начали, надо соединить сцепку, и что-нибудь сделать с Рогачом, иначе он убьет всех, кто еще не сбежал с Поля Отцов!

– Братец, чего-чего? Какой еще Рогач? Ты в своем уме?! Какое еще поле? Ты б еще про огород домашний рассказал! – насколько быстро – удивительно быстро! – рыжий увалень, некромант, недавно открывший в себе редкий свой дар, соображал, когда грозила непосредственная, осязаемая и видная пусть даже издалека смертельная опасность, настолько же тяжко ему давались реалии мира живого еще, еще переменчивого вот прямо сейчас и не желающего замереть навсегда, то есть сдохнуть.

Бахнуло рядом, под крики раненых к небу взвился черный дым.

– Траст, дружище, просто поверь мне, просто помоги сделать триос-сцепку, чтобы, объединившись, силы наши преумножились. Я не знаю, хватит ли нас троих, чтобы остановить эту бойню, ни в чем не уверен, но кто кроме нас?! Кто еще?!

Дымился обугленный труп следопыта, выл возле него подыхающий от собственных ран зог. Полукровки бежали, ползли и летели прочь с поля боя – подальше от заветного Поля Отцов, от поражения, от разочарования, от того, что было смыслом их жизни, смыслом жизней их отцов, их дедов и прадедов. Чистокровные усеяли своими телами, своими костями бетон: сотни чистокровных, тысячи, белесые кости, обглоданные ядом, извергнутым из Рогача. Тот, кстати, все так же восседал на поверженном звездолете спасителей, все так же тужился, проткнув яйцекладом матово-серый корпус. Ветер нес над Полем Отцов облака ядовитых спор, блестели лужи крови. Над рыжей головой Траста – в полумере всего – пролетело брошенное кем-то из чистяков живое копье. Вместо того, чтобы сражаться с общим врагом, до сих пор сохранившие рассудок и бесстрашие люди продолжали убивать друг друга – чистяки полукровок, наследники спасителей – истинных людей, гордящихся тем, что их кровь не замутнена чужими примесями.

– Да, толстый, мы в своем уме, мы все, и Зил тоже. И ладно с ним, с полем-огородом, сейчас не до вопросов и ответов. Нужно закончить это все. Это все неправильно, толстый, ты же видишь. Это только на радость врагам, нашим настоящим врагам, которые смотрят на нас, дурачков, со стороны, или сверху, или снизу, или еще откуда-то – и смеются, хохочут. Парни, надо закончить эту погибель побыстрее!.. Не знаю, сколько я еще протяну. Поэтому – побыстрее, прошу. Хватит трепаться.

Изо рта Лариссы тонкой струйкой лилась кровь, только теперь Зил это заметил. Все видел – чужие смерти, огонь, боль, ненависть, искореженный металл видел, а то, что смертельно ранена дорогая ему девушка, родной уже для него человек, увидел в последнюю очередь.

– Что с тобой?! – Траст положил руку на плечо девчонки, и та едва не упала.

Рыжий здоровяк будто разом ослеп, или же просто отказался поверить, что Ларисса жива еще только чудом – в ее спине торчала секира Сыча. Когда ком с щупальцами взорвался, секиру вырвало из руки Сыча и швырнуло прочь, а Лариссе просто не повезло оказаться на пути заточенного лезвия!..

Траст протянул руку, намереваясь схватиться за топорище и избавить подругу от секиры, но Ларисса перехватила его запястье:

– Толстый, не смей! Хочешь, чтоб я истекла кровью, не завершив начатое, да?! Меня уже нет, ясно тебе?! Нет меня! Но пока я с тобой еще, толстый, и с тобой, кролик, давайте сделаем то, что задумали. Давайте спасем всех. Всех, толстый, всех. И чистяков и полукровок. Давайте хотя бы попытаемся.

Руки друг другу на плечи. Глаза в глаза.

Траст всхлипнул, по щеке его скатилась слеза. У Зила задергалось веко. Ларисса презрительно осклабилась, глядя на них.

И началось.

Зилу больше не надо было закрывать глаза, и без тьмы он научился уже видеть сеть из нитей-связей, протянутых ко всему живому, что есть на Поле Отцов – к плетенной из травы одежде и к корням копий, к шипометам и к воющим от страха волчаркам, к полукровкам и к зогу, что оплакивал гибель хозяина-следопыта. Но главное – нить тянулась и к Рогачу. Вот как раз этой нити Зил и коснулся, вцепился даже. Она была очень тонкая, эта нить. Она могла в любой момент порваться, если резко потянуть за нее. Надо аккуратно, потихоньку, но изо всех сил, не жалея ни себя, ни Траста с Лариссой.

В голове точно разорвался снаряд. Боль обожгла позвоночник.

Леший впал в привычное уже полуобморочное состояние. Нить невозможно было удержать, но Зил держал, тянул, чтобы для начала хотя бы сдвинуть Рогача с места, подчинить своей воле хотя бы одну его лапу. И хоть тянул-держал леший не пальцами, не мышцами, но его старания сказывались все-таки на теле: из носа потекла кровь, заболели все суставы, дрожь в коленях никак не удавалось унять. Трасту и Лариссе – он знал – было не легче. Особенно – Лариссе.

– Я не могу больше, не могу!.. Прости, Зил, но я…

– Держись! Держись!

– Не могу.

– У тебя получится, детка!

Не сработало.

– Не могу. Не могу!

Все было напрасно.

Рогач продолжал убивать.

Хрустнули резцы. Об их обломки порезало и так расквашенные ударом губы. Хорошо, что для того, чтобы говорить, говорцу совсем не нужен рот, иначе он бы шепелявил. Лежа на спине, альбинос Даль расхохотался. И те, кто бил его ногами, от удивления замерли.

– Чего остановились?! Добейте бледную поганку!

Скрестив руки на груди, князь Мор лично решил поприсутствовать на казни. И это посреди самого страшного побоища со времен Третьей мировой! Лицо Мора исказилось в жутком подобии улыбки, пальцы нервно стучали по рукоятке кнута за поясом. Его мало заботило, что каждый миг гибли дружинники и ратники, что легионеры-менталы умирали десятками за раз, что от войск, собранных Кием и Тарной, не осталось уже и трети… Ведь тут, у княжеского алькова, было тихо, сюда ни разу не долетел яд из лап жуткой твари, спустившейся с небес. Почему так?

Ботинки бывших соратников по триосу врезались в ребра Даля, и опять, и вновь, и вновь!.. Он застонал. Забьют ведь до смерти!..

– Отставить! – большая полосатая кошка, лицо у которой было вполне человеческим, легко, будто играючи, сшибла с ног палачей говорца. Не убила, хотя запросто могла это сделать, а всего лишь заставила проверить ягодицами крепость бетона.