Луиза Сан-Феличе. Книга 1 - Александр Дюма

С тех пор как Пецца в поединке дважды ранил Пеппино ножом, он продолжал здороваться с Франческой, но она ему не отвечала.

В следующее воскресенье объявление о предстоящей свадьбе, которое, как известно, полагается повторять три раза, было снова оглашено священником. Как и в предыдущее воскресенье, Микеле Пецца подошел к Пеппино и угрожающе, но очень спокойно сказал:

— Тебе остается жить еще десять дней.

Неделю спустя повторились то же оглашение и та же угроза, но срок жизни, даруемый Микеле жениху, естественно, сократился до трех дней.

Столь желанное и столь грозное 23 сентября, наконец, наступило: оно пришлось на вторник. Ночью прошла гроза, а утро, как уже было упомянуто в одной из предыдущих глав, выдалось великолепное, и свадьба должна была состояться в одиннадцать часов утра. Гости, друзья дона Антонио, друзья и подруги Пеппино и Франчески, собрались в доме невесты, где и должны были отпраздновать свадьбу; хозяин закрыл свою мастерскую, чтобы устроить свадебный стол на террасе, а танцы во дворе и в саду.

Терраса, двор и сад, залитые солнцем и осененные листвой, были полны гостей, и всюду слышались веселые речи. Мы попытались описать эту обстановку, когда говорили о стариках, выпивающих на террасе, о молодежи, танцующей под звуки тамбурина и гитары, о музыкантах, из которых один сидел, а другие стояли на ступеньках террасы, а за всем этим следил неподвижный и мрачный наблюдатель, облокотившийся на стену между владениями каретника и шорника, в то время как крестьянин, развалившись на тележке с соломой, пронзительным голосом тянул в бесконечных импровизациях медлительную песню, распространенную у contadini 55 неаполитанских провинций; куры же, дрозды, воробьи и зяблики бойко поклевывали ягоды с виноградных лоз, тянущихся от тополя к тополю во дворике, который именовался садом и простирался от дома до самого подножия горы.

А теперь, после того как мы приоткрыли занавес над прошлым, нашим читателям ясно, почему дон Антонио, Франческа и особенно Пеппино временами с тревогой посматривают на юношу, будучи не вправе прогнать его от стены, где он устроился. А кум Джансимоне уверяет их, хотя и не в состоянии убедить их в этом полностью, в миролюбии молодого человека: с того памятного дня, когда у них произошло объяснение, хозяин ни разу не упоминал об увольнении ученика и теперь не мог нахвалиться им.

Пробило половину двенадцатого. Как раз в эту минуту отплясали одну из самых бурных тарантелл.

Едва замер последний удар часов, как послышались хорошо знакомые дону Антонио звуки: то были бубенцы почтовых лошадей, глухой, тяжелый грохот кареты и крики двух кучеров, вызывающих дона Антонио такими басистыми голосами, что от них бы не отказался и какой-нибудь gran cartello 56 из театра Сан Карло.

По этим звукам достопочтенный хозяин и вся честная компания поняли, что дорога из Кастеллоне в Итри, как всегда, позабавилась с путешественниками, и теперь каретник, а может быть, и местный хирург не останутся без работы, ибо у экипажей обычно ломаются колеса и оси, а у пассажиров — руки и ноги.

Но прибывший, которому нужны были услуги дона Антонио, к счастью, ничего себе не сломал; каретника вызывали только к его экипажу, и надобности в хирурге не было.

Один из кучеров крикнул: «Скорее, дон Антонш , пассажир очень торопится!» — на что каретник ответил: «Тем хуже для него: сегодня у нас не работают».

И тут все увидели самого пассажира; он появился в конце двора и спросил:

— А почему, скажите, пожалуйста, гражданин Антонио, у вас сегодня не работают?

Почтенный каретник, недовольный тем, что его беспокоят в такой день, и еще более тем, что к нему обращаются со словом «гражданин» вместо благородного «дон», тем самым оскорбляя его, уже собрался ответить грубостью, как это было в его благородных привычках; однако, бросив взгляд на путника, он понял, что перед ним слишком важная особа, чтобы вести себя с ним бесцеремонно.

Он не ошибся в этом, так как путник, потревоживший дона Антонио в день семейного торжества, был не кто иной, как наш посол, выехавший из Неаполя поздно ночью и настолько торопившийся покинуть пределы Королевства обеих Сицилии, что не позволил возницам попридержать лошадей на спуске из Кастеллоне. А это привело к тому, что при переправе через один из многочисленных ручьев, пересекающих дорогу и впадающих в местную безымянную речку, заднее колесо экипажа сломалось.

Вследствие этого происшествия ему пришлось, как он ни спешил добраться до папской границы, последнее полу-льё пройти пешком. Поэтому следует особенно ценить спокойствие, с каким он осведомился: «А почему, скажите, пожалуйста, гражданин Антонио, у вас сегодня не работают?»

— Простите, генерал, — отвечал каретник, подходя к путешественнику, которого он по его одежде принял за военного, а чтобы ехать на четверке, военный, казалось ему, должен быть, по крайней мере, генералом. — Я не знал, что имею честь разговаривать со столь высокопоставленной особой, как ваше превосходительство, в противном случае я не ответил бы: «Сегодня у нас не работают», я бы сказал: «Работать начнут через час».

— А почему нельзя начать работать немедленно? — спросил путешественник самым миролюбивым тоном, как бы предупреждая, что если это зависит от денег, так он готов на жертвы.

— Потому что, ваше превосходительство, колокол уже звонит и, даже если бы речь шла о починке кареты его величества короля Фердинанда — да хранит его Бог, — я не заставил бы ждать господина священника.

— Итак, я, кажется, попал на свадьбу? — сказал путешественник, оглядываясь.

— Именно на свадьбу, ваше превосходительство.

— И кто же эта прелестная невеста? — благосклонно полюбопытствовал путешественник.

— Это моя дочь.

— Поздравляю вас! Ради ее прекрасных глаз я подожду.

— Если вашему превосходительству угодно будет оказать нам честь и отправиться вместе с нами в храм, задержка, быть может, покажется вам не столь томительной. Господин священник произнесет прекрасную проповедь.

— Благодарю вас, друг мой. Я предпочитаю подождать здесь.

— Ну что ж, подождите. А как воротимся, уж не откажитесь выпить стаканчик вина из этих лоз за здоровье новобрачной; это ей будет на счастье, а мы после глотка доброго винца только станем лучше работать.

— Хорошо, почтенный. А сколько времени продлится церемония?

— Около часа, не больше. Ну, дети, в храм!

Все поторопились исполнить распоряжение дона Антонио, который на этот день объявил себя церемониймейстером, однако Пеппино помедлил и вскоре оказался наедине с Микеле Пецца.

— Что ж, Пецца, — сказал он Микеле, протянув ему руку и улыбаясь, хоть улыбка и казалась несколько натянутой, — сегодня нам надо забыть старые распри и чистосердечно помириться.