Темный лес - Лю Цысинь

Чжан Юаньчао умер от болезни, как самый обычный человек, в возрасте восьмидесяти лет. Его тело, как тело любого простого человека, кремировали. Урну с пеплом положили в стандартную ячейку на длинной полке колумбария общественного кладбища.

Ян Цзиньвэнь дожил до девяноста двух лет. Капсула с его останками разогналась до третьей космической скорости, покинула Солнечную систему и направилась в глубокий космос. На это ушли все его сбережения.

Дин И не умер. После открытия управляемой термоядерной реакции он переключился на теоретическую физику. Он хотел найти способ обойти вмешательство софонов в результаты физических экспериментов. Это ему не удалось. Дожив до семидесяти лет, он, как и другие физики, потерял надежду на прорыв блокады. Он лег в гибернацию и попросил разбудить его незадолго до битвы Судного дня. Ему хотелось своими глазами увидеть неизмеримо более высокую технологию Трисоляриса.

Через сотню лет после начала Трисолярианского кризиса умерли все, кому довелось жить в Золотом веке человечества. Эти годы постоянно вспоминали; старики, заставшие то время, пережевывали свои воспоминания вновь и вновь, словно жвачные животные, наслаждаясь их вкусом. И каждый раз они заканчивали свой рассказ словами: «Ах, если бы мы тогда это ценили!» Молодежь слушала их повествования с завистью и сомнением. Мир, богатство, счастье — вся эта беззаботная утопия, — да была ли она на самом деле?

С уходом стариков берега Золотого века растаяли в тумане истории. Одинокий корабль человеческой цивилизации дрейфовал в безбрежном океане, со всех сторон окруженный грозно вздымающимися валами. И никто даже не знал, есть ли у этого океана противоположный берег.

Двести пятый год эры Кризиса. Расстояние между трисолярианским флотом и Солнечной системой: 2,10 светового года

Тьма. До тьмы не было ничего, лишь небытие, бесцветное небытие. В небытии не было совершенно ничего. Темнота, по крайней мере, подразумевала пространство. Вскоре тьма пошла волнами, которые, как легкий ветерок, проникали повсюду. Так ощущалось течение времени. В небытии времени не было совсем; но теперь, хоть и медленно, время пошло вперед.

Намного позже, как бесформенная фосфоресцирующая клякса, возник свет, а потом, после долгой паузы, постепенно проявились черты окружающего мира. Разбуженное от спячки сознание с трудом понимало, что к чему. Сначала стали видны какие-то тонкие, прозрачные трубки, потом лицо человека за ними. Лицо быстро пропало, и стал виден потолок, от которого исходил белый свет.

Ло Цзи вышел из гибернации.

Лицо появилось снова. Оно принадлежало мужчине, который приветливо взглянул на Ло Цзи и произнес:

— Добро пожаловать в наш век.

Когда он заговорил, по его белому лабораторному халату начали пробегать красивые картинки, соответствующие его эмоциям — моря, закаты, леса, орошаемые теплым дождиком… Доктор сообщил, что Ло Цзи вылечили во время гибернации и что пробуждение прошло без осложнений. За два-три дня он полностью восстановится.

Полусонный и все еще медленно соображающий разум Ло Цзи выловил из речи врача лишь один факт: сейчас идет двести пятый год эры Кризиса, и он провел в гибернации сто восемьдесят пять лет[35].

Поначалу Ло Цзи решил, что у доктора необычный акцент. Впоследствии он узнал, что, хоть фонетика практически не изменилась, в китайский язык попало много слов, заимствованных из английского. Речь медика дублировалась текстом, высвечиваемым на потолке — по-видимому, с помощью компьютерной системы распознавания речи. Компьютер заменял английские слова на китайские иероглифы, чтобы только что проснувшимся было легче понимать.

Наконец доктор сообщил, что процедура закончена. Ло Цзи предстояло покинуть отделение реанимации и отправиться в палату. Халат врача показал вечернюю сцену, где закат быстро переходил в звездное небо — это означало прощание. Ло Цзи ощутил, что его койка покатилась.

Уже в дверях он услышал, как доктор сказал: «Следующий!» Повернув голову, Ло Цзи увидел, что в комнату въехала другая кровать — видимо, с очередным пациентом из гибернатора — и остановилась возле стойки с аппаратурой. Врач (теперь его халат был однотонно белым) работал с сенсорными экранами, занимающими треть стены. По экранам побежали таблицы и графики, и медик принялся ими увлеченно манипулировать.

Ло Цзи понял, что его пробуждение не было чем-то особенным. Наоборот, обычная, рутинная работа. Доктор излучал дружелюбие, но Ло Цзи был для него лишь очередным разбуженным пациентом, каких много.

В коридоре отсутствовали лампы — так же как и в палате пробуждения. Светились сами стены. Свет был неярким, но Ло Цзи пришлось прищурить глаза. Тотчас же стены вокруг него потемнели, и эта зона приглушенного освещения следовала за движущейся койкой. Когда его глаза приспособились и он раскрыл их, свет в коридоре вернулся к прежней яркости. Похоже, управляющий светом компьютер мог следить за его зрачками.

Судя по этому факту, он попал в эру персонального обслуживания.

Это намного превосходило его ожидания.

Проезжая мимо стен, Ло Цзи видел на них множество работающих видеоокон самого разного размера, разбросанных случайным образом. На некоторых из них мелькали картинки, но койка не останавливалась, и у него не было времени их рассмотреть. Возможно, с видеоокнами работали, а потом забыли отключить.

Время от времени автоматическая койка Ло Цзи проезжала мимо идущих по коридору людей. Он заметил, что и подошвы их обуви, и колеса его кровати оставляли размытые фосфоресцирующие следы на полу. В прошлом похожий эффект можно было увидеть, если слегка надавить пальцем на жидкокристаллический экран. Длинный коридор в своей стерильной чистоте походил на объемную компьютерную модель; но Ло Цзи знал, что все это вовсе не виртуальная реальность. Он двигался по настоящим коридорам, ощущая покой и комфорт, каких никогда раньше не испытывал.

Но больше всего его удивило то, что абсолютно все — доктора, медсестры и посетители — выглядели чисто и элегантно и тепло ему улыбались или махали рукой, когда оказывались поблизости. По их одежде пробегали яркие картинки, у каждого свои: у кого-то абстрактные, а у кого-то пейзажи реального мира. Ло Цзи нравилось выражение их лиц; он-то знал, что глаза обычного человека наилучшим образом отражают состояние общества в данное время и в данном месте. Однажды ему показали подборку фотоснимков европейских фотографов в последние годы династии Цинь. Его поразили тусклые глаза людей, запечатленных на этих фотографиях. И у официальных лиц, и у простого народа в глазах можно было увидеть не радость жизни, а только апатию и тупость. Когда люди эпохи, в которой оказался Ло Цзи, смотрели на него, они, возможно, видели что-то похожее в его глазах. В их взглядах светились мудрость, чистосердечие, понимание, любовь — все то, что он так редко видел в свое родное время. Но больше всего его поразило душевное спокойствие этих людей. По-видимому, лучезарная уверенность, светившаяся в каждом взоре, в этом веке стала нормальным состоянием духа.