После любви - Виктория Платова

Крошечный палисадник перед домом Мерседес (скорее всего –муниципальная собственность).

Широкие, забранные фигурной решеткой, двери парадногозакрыты. Список жильцов в торце: против фамилий, забранных в плексиглас, –кнопки звонков.

26 ZACHARY BREAUX

27 MERSEDES TORRES

28 SHIRLEY LOEB

«Захари» – имя, похожее на джазовое; «Ширли» – имя, похожеена джазовое и киношное одновременно, приджазованные и околокиношные имена совсех сторон окружают имя для самбы, румбы и пасадобля.

Или – для стрельбы по монетам с расстояния в сто шагов.

MERSEDES TORRES – я не верю собственным глазам, Торрес,Торрес!..

Несколько секунд я раздумываю, что делать дальше: нажать назвонок или уйти отсюда, так и не нажав его. И то и другое – чревато, в случаеесли Слободан следит за мной из-за угла. И то, и другое красному «Рено» необъяснишь.

Но есть и третий вариант.

Я могу попытаться открыть дверь ключом.

Подходящий ключ имеется, весь путь от Фердинанда Фабра доавеню Фремье он подпихивал меня в задницу, то и дело напоминая о себе, пик егоактивности пришелся на мост Бир-Хаким, и лишь в последние пятнадцать минутнаступило относительное затишье.

Скользнув рукой в задний карман джинсов, я вытаскиваю ключЯсина. Его бородка слишком велика для замка, врезанного во входнуюдверь, – это видно невооруженным глазом.

Ничего не получится. Не стоит и пытаться.

Полностью убедив себя в этом, я все же сую ключ в замочнуюскважину – с гораздо меньшим энтузиазмом, чем в ту ночь, когда отпирала дверьмежду номерами в гостинице «Sous Le del de Paris». Франция – не Магриб, а Париж– не Эс-Суэйра, простодушные колдовские штучки здесь не пройдут, рыбьихзнамений не случится – так думаю я. Так я утешаю себя. Так я страхуюсь отвозможной неудачи.

Франция – не Магриб, а Париж – не Эс-Суэйра. Вот иобъяснение.

Объяснения же тому, что ключ поворачивается в замке (сначалараз, а потом – другой) – нет. Плохо понимая, что делаю, я нажимаю надвернуюручку: путь открыт! Меня встречает сумрачный холл, подножье лестницы состертыми мраморными ступенями и стеклянный лифт за коваными, выкрашенными вчерную краску воротцами.

Вполне респектабельно, вполне буржуазно, как и все на авенюФремье.

Единственное, что не соответствует стандартамреспектабельности, – отсутствие консьержа. И табличка на дверях лифта, язаметила ее только сейчас, когда глаза привыкли к полумраку:

«L'ascenseur ne marche pas».

Лифт не работает, и черте ним.

Лифт не работает, и это к лучшему, я все равно не знаю, накаком этаже расположена квартира двадцать семь, и как выглядит дверь с номером«27». Конфигурация замка (или замков) не волнует меня вовсе: до тех пор покаключ Ясина (Ключ Ясина)со мной – ни один замок не преграда.

Первый лестничный пролет я преодолеваю в мыслях о возможностях,которые могут открыться в связи с трижды благословенным Ключом триждыблагословенного Ясина. И о выгодах, которые меня ожидают.

Ничего сверхъестественного.

Я могла бы угонять тачки. Проникать в пустые дома вотсутствие хозяев. Проникать в магазины, кинотеатры, музеи (хотя – зачем мнемузеи?); я запросто могла бы проникнуть в Librairie, то-то бы удивилсяпрестарелый жрец путеводителей, но – ничего подобного не случится, я знаюточно, я слишком уверена в себе. Или – наоборот – слишком неуверенна в себе.Тайная жизнь кинотеатров и Librairie мне ни к чему; тайная жизнь пустых домов –м-м… дома пустуют относительно редко. По крайней мере те, что заслуживаютвнимания. Заслуживающие внимания дома окружены заботой видеокамер и кодовыхзамков, снабжены датчиками слежения со спутника, системой распознавания объектапо сетчатке и радужной оболочке глаза. Нечего и думать, чтобы сунуться туда безпомощи Слободана Вукотича, специалиста по сигнализации, как было указано в егоустном резюме.

Второй и третий (самые скучные) этажи пройдены, никакихпротиворечий с общей – пока еще респектабельной – картиной я не заметила:простенки обшиты темными, состарившимися от времени деревянными панелями; вкоридорах, уходящих в глубь дома, горят светильники, есть даже небольшиевеселенькие деревца в кадках, но отсчет почему-то начинается не с квартирыномер один, а с квартиры номер шестнадцать.

Но стоит мне подняться еще на один пролет между третьим ичетвертым этажами, как картина меняется. Изменения поначалу несущественны – так,легкий мусор на ступеньках: окурки, обрывки газет и рекламных проспектов,промасленные клочки от упаковок фаст-фуда: японского, китайского,мексиканского. А еще – ореховая скорлупа, а еще – апельсиновые корки. Начетвертом этаже деревянные панели сменяют голые стены, там же обнаруживаетсяпервая надпись:

«I'VE GOT YOU UNDER MY SKSN»

Ничего шокирующего, все в духе если не авеню Фремье, то уж,во всяком случае, – в духе приджазованного Захари или приджазованной иоколокиношной Ширли, где-то рядом следует искать Мерседес Торрес. Стараясь нерастянуться на апельсиновой корке, стараясь не потревожить ореховую скорлупу, япрохожу чуть вперед, в глубь коридора, освещенного простой лампочкой(светильников со второго и третьего этажа нет и в помине). Так-так, квартирыномер двадцать (по одну сторону) и двадцать один (по другую). Простойматематический расчет подсказывает: чтобы добраться до Мерседес, зажатой междувремя от времени свингующими Захари и Ширли, мне придется преодолеть еще какминимум два этажа.

…Пятый встречает меня совсем крохотным детским тельцем,повешенным на перилах.

Испуг, ужас, потрясение от увиденного длятся недолго,никакой это не младенец – обыкновенная кукла, целлулоидный пупс внушительныхразмеров, но в совсем уже тусклом свете его легко принять за настоящего. Какаясволочь практикует такие шутки? Наверное, та, что украсила стены одним и тем жесловом:

CHAROGNE[33]

От «charogne» рябит в глазах, оно повторяется бессчетноеколичество раз – написанное в столбик и по диагонали, написанное через черточку– «charogne-charogne-charogne», и без всяких промежутков –«charognecharognecharogne»; сволочи, заплевавшей все стены, знакомы разныешрифты и разная техника, ей знакома стилизация букв под арабский, и, возможно,даже китайский, и, возможно, даже санскрит; уголь, краска, аэрозоль; готическийвариант, минималистический вариант, вариант граффити. Иногда сволочь пускала вход и пальцы – края букв смазаны, затерты; иногда субстанцию, которойпользовалась сволочь, невозможно определить, но это явно органические отходы –кусок яичной скорлупы, приклеившийся к «R» в одном случае, скукожившаясяветочка зелени, повисшая на «G», – в другом, сгусток томатного кетчупа на…