Четыре сезона - Стивен Кинг

Мы дошли до перекрестка, где начиналась моя улица, и тамостановились. Часы показывали четверть седьмого. У магазина, принадлежащегодядюшке Тедди, остановился фургон с надписью «Санди Телеграм». Водитель вфутболке и джинсах швырнул на крыльцо пачку газет. Перевернувшись в воздухе,она шлепнулась последней страницей – с комиксами – вверх. Фургон поехал дальше.Я почувствовал, что нужно сказать Крису нечто крайне важное, но слова не шли.

– Давай «пять», дружище, – устало проговорил он.

– Крис, подожди…

– Пока, я говорю.

Я протянул ему ладонь.

– Ладно, до скорого.

Ответил он уже своей обычной беззаботной улыбкой:

– До скорого. Давай, чеши домой, готовь задницу для порки!Посмеиваясь и что-то напевая, он отправился своей дорогой. Шагал он легко, какбудто вовсе не натер до крови ступни, вроде меня, не протопал несколькодесятков миль практически без отдыха, как будто его не искусали комары ислепни. Было такое впечатление, словно он возвращался после увеселительнойпоездки в роскошный особняк, а не в трехкомнатный домишко (более подходящимсловом была бы «хибара») с покосившейся входной дверью и разбитыми окнами, гдевместо стекол были вставлены листы фанеры, к подонку-брату, который, вероятно,уже его поджидает в предвкушении трепки, которую задаст «оборзевшему салаге», кнеделями не просыхающему отцу… Слова застревают у меня в горле, когда явспоминаю тот миг. Вообще, я совершенно убежден – хотя какой же я писательпосле этого? – что для любви не нужно слов, и более того, слова могут убитьлюбовь. Вот точно так же, если, незаметно приблизившись к оленю, шепнуть ему наухо, чтобы он не боялся, что никто его не обидит, то зверь в одно мгновениеисчезнет в лесной чаще – ищи ветра в поле. Так что слова – это зло, а любовь –совсем не то, что воспевают все эти безмозглые поэты вроде Маккьюэна. У любвиесть зубы, и она кусается, любовь наносит раны, которые не заживают никогда, иникакими словами невозможно заставить эти раны затянуться. В этом противоречиии есть истина: когда заживают раны от любви, сама любовь уже мертва. Самыедобрые слова способны убить любовь. Поверьте мне, что это так – уж я-то знаю.Слова – моя профессия, моя жизнь.

Черный ход оказался запертым, однако мне было хорошоизвестно, где спрятан запасной ключ. На кухне, тихой и ослепительно чистой,никого не было. Я осторожно повернул выключатель. Что-то не припоминаю, чтобымне когда-либо доводилось вставать с постели раньше матери…

Скинув с себя рубашку, я засунул ее в пластиковую корзинудля грязного белья возле стиральной машины, затем вытащил из-под мойки чистуютряпку и тщательно вытерся ею – лицо, шею, грудь, живот. После этого я расстегнулмолнию на джинсах и растер пах, пока кожа не покраснела, особенно в том месте,где присосалась гигантская пиявка. Кстати, у меня там до сих пор маленький шрамв форме полумесяца. Жена однажды поинтересовалась его происхождением, и ясовершенно непроизвольно соврал ей что-то, уже не помню что.

Закончив с растиранием, я с омерзением выбросил ставшуюгрязной тряпку.

Выудив дюжину яиц, я взболтал шесть штук в кастрюльке,добавил туда немного ананасового сока и четверть кварты молока и только присел,чтобы все это проглотить, как в дверях появилась мама с сигаретой во рту. Наней был вылинявший розовый фартук, а тронутые сединой волосы она стянула втугой пучок на затылке.

– Ты где пропадал, Гордон?

– В поход с ребятами ходили, – ответил я, приступая к еде. –Сначала мы расположились в поле у Верна, но потом решили отправиться ккирпичному заводу. Мама Верна обещала сообщить тебе. Разве она этого несделала?

– Может, она сказала отцу…

Словно розовое привидение, мама проскользнула мимо меня кмойке. Под глазами у нее были синяки. Она испустила тяжелый вздох, почти чтовсхлип: – Почему-то именно по утрам мне так не хватает Денниса… Всегда захожу кнему в комнату, а там пусто, понимаешь, Гордон, пусто…

– Да, я понимаю.

– Он постоянно спал с распахнутыми окнами, а его одеяло… Тычто-то сказал, Гордон?

– Нет, мама, ничего.

– А одеяло он натягивал на себя до самого подбородка, –закончила она фразу и, повернувшись ко мне спиной, уставилась в окно. Меняохватила дрожь.

Никто так ничего и не узнал.

То есть тело Рея Брауэра было, конечно, найдено, но ни мы,ни шайка «Туза» Меррила никакого к этому отношения уже не имели. Хотя, бытьможет, анонимный звонок в полицию, в результате которого труп был обнаружен, иимел прямое отношение к «Тузу», по-видимому, решившему, что так будетбезопаснее для всех. В любом случае, родители наши остались в неведенииотносительно того, где мы были и что поделывали в выходные накануне Дня труда.

Как Крис и предполагал, папаша его еще не вышел из глубокогозапоя, а мать, по своему обыкновению, отправилась на это время в Льюистон ксестре, оставив младших на попечении «Глазного Яблока». Тот день и ночьошивался с «Тузом» и его бандой, таким образом девятилетний Шелдон, пятилетняяЭмери и двухлетняя Дебора оказались предоставленными самим себе.

Матушка Тедди забеспокоилась на вторую ночь и позвониламатери Верна, которая ее успокоила, сообщив, что накануне ночью видела свет впалатке, разбитой у них в поле. Мамаша Тедди, поостыв, выразила надежду, что мытам, не дай Бог, не курим, на что ее собеседница заявила что ни Верн, ни Биллитабаком не балуются, как и, по ее мнению, друзья их.

Что же касается моего старика, он, разумеется, задал мненесколько вопросов, на которые получил весьма уклончивые ответы, однако, повсей видимости, они его удовлетворили. Пообещав, что как-нибудь сходит со мнойна рыбалку, он закончил разговор и более к нему не возвращался. Быть может,кое-что и всплыло бы, если бы наши предки собрались вместе по горячим следам, втечение недели-другой, но этого не произошло. В общем-то, им всем былонаплевать.

Майло Прессман счел за благо держать язык за зубами; очевидно,тщательно все взвесив, он пришел к выводу, что показания нескольких человек,пускай и несовершеннолетних, о том, как он натравил на меня пса, не сулят емуничего хорошего.

Таким образом, история эта не стала достоянием публики,однако она имела продолжение.

Однажды, уже в конце месяца, я возвращался домой из школы,как вдруг черный «форд» модели 1952 года, обогнав меня, притормозил у тротуара.Тачка эта была с массой прибамбасов: перламутрово-белые колпаки на колесах,высокие хромированные бамперы, искусственная роза на антенне, а на багажникекрасовалась нарисованная карта. Была она весьма необычной: