Мир иной. Что психоделика может рассказать о сознании, смерти, страстях, депрессии и трансцендентности - Майкл Поллан

Вероятно, самая амбициозная нейрофизиологическая экспедиция, использующая психоделики для составления карты местности человеческого сознания, осуществляется в лабораториях Центра психиатрии в Хаммерсмитском кампусе Имперского колледжа в Западном Лондоне. Недавно выстроенный, этот кампус отличается от других подобных ему сетью зданий, выполненных в футуристическом стиле, но при этом странно подавляющих, которые связаны между собой воздушными тротуарами, обрамленными стеклянными стенами и стеклянными же дверьми; последние бесшумно открываются при предъявлении удостоверения личности, приложенного к электронному глазку-счетчику. Именно здесь, в лаборатории Дэвида Натта, выдающегося английского психофармаколога, с 2009 года работает команда ученых, возглавляемая тридцатилетним нейробиологом по имени Робин Кархарт-Харрис, пытаясь обнаружить «нейронные корреляты», или физические аналоги, психоделических переживаний. Делая добровольцам инъекции ЛСД и псилоцибина, а затем используя различную сканирующую технику – главным образом функциональную магниторезонансную томографию (фМРТ) и магнитоэнцефалографию (МЭГ), позволяющую наблюдать за изменениями в деятельности мозга, – он со своей командой дает нам возможность впервые увидеть то, как выглядит и как протекает на уровне мозга процесс, напоминающий растворение эго, или галлюцинация, возникающая в сознании.

То обстоятельство, что вообще удалось сдвинуть с мертвой точки такой маловероятный и потенциально спорный исследовательский проект, обязано своим существованием одному немаловажному факту: пересечению в одном месте (в Англии) в году 2005-м от Рождества Христова трех самых необычных персонажей (и судеб). Эти люди суть Дэвид Натт, Робин Кархарт-Харрис и Аманда Филдинг, она же графиня Уэмисс и Марч.

Робин Кархарт-Харрис прошел достаточно витиеватый путь, прежде чем попал в психофармакологическую лабораторию Дэвида Натта, потому как перед этим он окончил полный учебный курс по психоанализу. В наши дни психоанализ являет собой теорию, которую лишь очень немногие нейрофизиологи принимают всерьез, тогда как большинство считает, что это просто набор не подлежащих проверке убеждений, а не наука. Кархарт-Харрис придерживался иной точки зрения. С головой погрузившись в сочинения Фрейда и Юнга, он, с одной стороны, был очарован теорией психоанализа, а с другой, разочарован ею – разочарован как отсутствием в ней научной строгости, так и ограниченностью средств исследования той области, которая считается самым важным аспектом сознания, – области бессознательного.

– Если бы у нас был только один путь, один доступ к бессознательному – через сны и свободные ассоциации, – сказал он мне, когда мы с ним впервые встретились и разговорились, – мы ровным счетом ничего бы не достигли. Бесспорно, должны быть и другие пути.

Однажды он спросил преподавателя, ведущего семинар, что будет, если этим «что-то» окажется наркотик. (Я спросил Робина, на чем основывалась его догадка – на личном опыте или на знании результатов исследований, но он дал ясно понять, что не желает обсуждать этот предмет.) Преподаватель посоветовал ему прочесть книгу Станислава Грофа «Области человеческого бессознательного: данные исследования ЛСД».

– Я пошел в библиотеку, взял книгу и прочел ее от корки до корки. И был потрясен до глубины души. Это определило курс всей моей дальнейшей жизни.

Кархарт-Харрис, стройный, подтянутый и вечно куда-то торопящийся молодой человек с аккуратно подстриженной бородкой и большими голубыми глазами, смотрящими на вас почти не мигая, разработал план, на осуществление которого ему понадобилось несколько лет, а именно: используя психоделики и современные технологии сканирования мозга, возвести под зданием психоанализа прочный фундамент науки. «Еще Фрейд говорил, что сны – это королевская дорога к бессознательному», – напомнил он. – А психоделики могли бы превратить ее в сверхскоростное шоссе». Кархарт-Харрис держит себя скромно, даже смиренно, не давая никакого повода подозревать его в тщеславии или дерзости амбиций. Он любит цитировать знаменитую и довольно смелую фразу Грофа, что для понимания сознания психоделики будут тем же, чем телескоп был для астрономии или микроскоп для биологии.

В 2005 году Кархарт-Харрис получил степень магистра в области психоанализа и начал обдумывать свой переход в нейробиологию – к психоделикам. Он начал опрашивать всех, кого только мог, занимался целенаправленным поиском в Интернете и в конечном счете вышел на Дэвида Натта и Аманду Филдинг, двух человек, которых мог бы заинтересовать его проект и которые были в состоянии помочь ему. Вначале он сблизился с Амандой Филдинг, которая в 1998 году основала так называемый Фонд Бекли, ставивший перед собой цель исследовать воздействие на мозг психоактивных веществ и лоббировать реформу политики в отношении наркотиков. Фонд назван в честь Бекли-парка в Оксфордшире, обширного поместья XIV века в стиле Тюдоров, где Аманда выросла и куда в 2005 году пригласила Кархарт-Харриса на обед. (Во время моего недавнего визита в Бекли я насчитал две башни и три рва с водой.)

Аманда Филдинг (она родилась в 1943 году) эксцентрична постольку, поскольку может быть эксцентричной дама, воспитанная в среде английской аристократии. (Ее род принадлежит к династии Габсбургов, а сама она ведет наследственную линию от одного из двух незаконнорожденных отпрысков Карла II.) В университете она изучала сравнительную религию и мистицизм, и тогда же у нее возник устойчивый интерес к измененным состояниям сознания и особенно к той роли, которую играет в мозге кровоток: по ее убеждению, он был нарушен в тот момент, когда вид Homo sapiens научился стоять и ходить прямо. ЛСД, считает Филдинг, усиливает когнитивные функции и способствует достижению более высоких состояний сознания за счет усиления кровообращения в мозге. Но этого же результата можно достичь и другим путем – посредством такой древней практики, как трепанация черепа. На мой взгляд, эта тема заслуживает небольшого экскурса.

Под трепанацией подразумевают просверливание в черепе неглубокого отверстия, что, как предполагают, значительно улучшает кровообращение мозга, а заодно препятствует сращению черепных костей, которое происходит в детские годы. Трепанация на протяжении многих веков считалась вполне обычной врачебной процедурой, если судить по количеству черепов древних людей с продолбленными или просверленными в них аккуратными отверстиями. Глубоко убежденная, что именно трепанация помогала достигать высших состояний сознания, Филдинг стала искать человека, который мог бы сделать эту операцию на ее черепе. Когда стало ясно, что ни один профессиональный врач добровольно не пойдет на это, она в 1979 году сделала трепанацию черепа самой себе, просверлив во лбу маленькую дырочку электрической дрелью. (Этот процесс она засняла в коротком, но наводящем ужас фильме «Сердцебиение в мозге».) Удовлетворенная результатом, Филдинг дважды выставляла свою кандидатуру на выборах в парламент под лозунгом «Трепанация во имя здоровья нации».

Но хотя Аманда Филдинг и эксцентрична, ее ни в коей мере нельзя назвать безответственным человеком. Ее работа и в области изучения свойств наркотиков, и в области реформы политики в отношении наркотиков отличается серьезностью, продуманностью стратегических линий и продуктивностью. В последние годы ее интерес сместился от трепанации к психоделикам, их потенциалу и способности улучшать деятельность мозга. В жизни она использует ЛСД как своего рода «тоник для мозга», ежедневно принимая небольшую дозу, которая, по ее словам, воздействует «на то чудное местечко, где творчество и энтузиазм возрастают, а контроль сохраняется». (Однажды, рассказала мне Аманда, она приняла дозу «тоника» в количестве 150 микрограммов, то есть значительно превышающую ее обычную ежедневную дозу и более чем достаточную для того, чтобы отправить большинство людей, включая и меня, в полноценный «кислотный трип». Но поскольку частое употребление ЛСД вызывает привыкание к препарату, то вполне возможно, что для некоторых людей эти 150 микрограммов «все равно что еще одна искра к и без того искрящемуся сознанию».) Когда мы завели разговор о психоделической науке, я нашел, что Аманда Филдинг обезоруживающе честна и откровенна касательно той ноши, которой она эту науку обременяет, имея в виду саму себя: «Я наркоманка. Я живу в этом большом доме. И у меня дыра в голове. Полагаю, это говорит не в мою пользу».