10000 лет во льдах - Роберт Дункан Милн

мили или около того, когда я с беспокойством заметил, что некомфортное передвижение, которому подвергалось тело, начинало сказываться на бинтах раненой ноги, хотя я укрепил ее, как мог, запасными пальто, которые у нас были.

Как раз в тот момент, когда я обдумывал целесообразность остановки носилок, чтобы более тщательно изучить ситуацию, мы внезапно увидели фермерский дом, примерно в пятидесяти ярдах от нас, который теперь впервые был виден с вершины холма, который мы тогда пересекали. Это было одно из тех молочных ранчо, которые распространены в Марине и других скотоводческих округах, представлявшее собой просто набор загонов с несколькими каркасными зданиями, предназначенными для добывания молока и размещения молочника и его помощников. Однако главное здание, которое я без труда определил как семейный особняк, было просторным, аккуратным и солидным; а аккуратный, ухоженный вид загонов и хозяйственных построек на фоне холмистых зеленых пастбищ, простирающихся насколько хватало глаз, создавал приятную картину аркадского спокойствия, очень приятную в любое время, но особенно в этот момент для человека в моем положении с грузом в двести фунтов на руках и тревожным чувством, что этот вес может стать мертвым во многих смыслах, если не будет быстро достигнута гавань для отдыха. В то же время мой товарищ по мученичеству впереди бросил вопросительный взгляд через левое плечо, кивнув на дом, на что я ответил согласием, и мы направили наши шаги к входной двери.

Прежде чем попасть туда, я мысленно решил не принимать никаких отказов со стороны домовладельцев, если они, будут склонны отказать в убежище раненому человеку; поскольку мой опыт дал мне понять, что требования гуманности часто преодолеваются интересами, или целесообразностью, или страхом неприятностей, или чем-то еще; и я решил использовать всю свою дипломатию и знание человеческой природы, чтобы встретить любое сопротивление аргументами, которые лучше всего подходят для его преодоления – короче говоря, если алчность может быть затронута там, где человечество было упрямо, не должно быть недостатка в золотых убеждениях.

Мои опасения, однако, оказались беспочвенными, так как наш прием был лучше, чем можно было желать. Две девушки, которые подошли к двери на наш стук, отпрянули с криком тревоги, что было естественно, увидев нас, что быстро привело к появлению полной, похожей на их мать женщине, которая сначала была так же поражена; но это быстро превратилось в сочувствие, когда они узнали истинное обстоятельство происходящего и что от них требовалось. Прежде чем мы закончили разговор, к нам присоединился мужчина средних лет с открытым лицом, в котором я с радостью угадал хозяина этого места, и было получено необходимое разрешение отнести раненого, который только начинал приходить в сознание, внутрь, где были размещены комфортабельные апартаменты, отданные в наше распоряжение.

И это было вовремя, потому что способ компрессии, который я был вынужден использовать, оказалась слишком слабым для большой подвздошной артерии, на которую был наложен жгут, и как только мы уложили Уичерли на кушетку, поток, которого я опасался, снова вырвался наружу, к ужасу добрых людей в доме. Однако теперь я был в гораздо лучшем положении, чтобы действовать, чем на пляже у лодки, и смог установить компрессию в месте разрыва, а также выше по ноге, и к тому времени, когда мужчина, которого я отправил верхом за моими инструментами сразу по нашему прибытию, вернулся, я держал дело под контролем. Достаточно сказать, что очень скоро после этого раненый чувствовал себя настолько хорошо, насколько можно было ожидать, единственной причиной тревоги сейчас была крайняя слабость, вызванная большой потерей крови, которую он испытал, и риском вторичного кровотечения.

Именно во время дежурства у постели Вичерли – когда произошел несчастный случай, было раннее утро, – я разработал сюжет, который составляет суть моей истории, и к полудню у меня созрел план. Больной человек настолько пришел в сознание, что я мог вводить стимуляторы, но я был убежден, что, если не будут приняты решительные меры, шансы на то, что он в конечном итоге восстановится после такой большой кровопотери, были невелики, ибо, когда человеку исполняется сорок пять, как я знал, Уичерли было именно столько, каким бы крепким ни было его телосложение, он не обладает восстановительными способностями человека, который на пятнадцать лет моложе его.

Поэтому я решил попробовать переливание крови. По правде говоря, с профессиональной точки зрения я скорее поздравил себя с тем, что случай предоставил мне такую великолепную возможность продемонстрировать превосходство моей любимой теории. Я также решил, что в этом случае будет не достаточно перелить кровь какого-либо обычного животного, но что всеми правдами и неправдами я добуду самую молодую и лучшую человеческую кровь, которую только можно достать, чтобы она текла взамен той, которую потерял мой друг Вичерли. Моя интуиция подсказывала мне, что на таких тучных пастбищах, как эти, где дышат чистым воздухом с бодрящим климатом, питаются самой сытной пищей, прекрасно упражняются на свежем воздухе, среди многочисленных подручных, которых нанял наш молочник, должны быть прекрасные образчики для донора.

Именно тогда с чувствами, сродни чувствам охотника, который преследует самого сильного самца в стаде после того, как пометил его как своего, я с нетерпением ждал появления помощников молочника во время полуденной трапезы и критически изучал физические особенности каждого, как отдельно, так и всей группой, проходящих под окном, где я стоял.

И я не был разочарован. Среди дюжины или двух голов, которые прошли мимо, я увидел двоих, которых я инстинктивно выделил как тех, кто должен послужить моему делу и благополучию моего друга, поделившись силой из источника своей жизни, чтобы дополнить и пополнить её в моем друге. Красивые, сильные, с чистой кожей, рослые парни лет двадцати, они были, очевидно, тевтонского происхождения, возможно, немного медлительны и тяжеловаты в движениях, но в одном не было сомнений – не требовалось второго взгляда на их румяные щеки, чтобы убедить даже менее сведущего человека, что они обладали практически неограниченным запасом того, что было необходимо для моей цели – чистого жизненного флюида, который я искал, Но, прокручивая этот вопрос в уме, я вскоре увидел, что на пути к получению согласия от любого из этих парней будут огромные трудности. Какой бы невинной ни была операция на самом деле и, если уж на то пошло, скорее полезной, чем иначе, для людей, привыкших к полноте и избытку крови, таких как эти тевтонские юноши, я был вынужден признаться себе, что молочники скорее всего не являются знатоками хирургии, и что я столкнусь с вероятным сопротивлением или предубеждением лишь при об одном упоминании о такой вещи, как