Сплошные проблемы и неприятности - Ли Чайлд

Ричер продолжал вслепую пилить веревки. Одна минута. Две. Диксон перемещала руки, предлагая новые места. Ламейсон начал сопротивляться с новой силой. Он был крупным и сильным человеком с мощной шеей и широкими плечами, к тому же очень напуганным. Однако Ричер был больше и сильнее. И его переполнял гнев, который был сильнее страха Ламейсона. Ричер напряг руку. Ламейсон продолжал сопротивление. Ричером овладело искушение как следует ударить Ламейсона, но он хотел, чтобы его враг сохранял сознание до самого конца. Поэтому он продолжал пилить веревки, пока не разорвалось сразу несколько волокон и запястья Диксон не высвободились. Она сразу повернулась и села на колени. Ричер передал ей кастет и «глок», а «ЗИГ» перекочевал из его левой руки в правую.

После этого положение и вовсе упростилось.

Диксон поступила умно: она не стала возиться с кастетом, а подтащила себя вперед, как русалка, и залезла в карманы Ламейсона, где нашла еще один «ЗИГ» и нож О'Доннела. Через две секунды ее ноги были свободны, а еще через пять Диксон разрезала веревки О'Доннела. Диксон и О'Доннела связали несколько часов назад, и у них заметно дрожали руки. Однако им предстояло решить совсем простую задачу — разобраться с пилотом. О'Доннел схватил его за шиворот одной рукой, одновременно приставив ствол «ЗИГа» к подбородку. Он не мог промахнуться из такого положения, как бы сильно ни дрожали у него руки. У пилота не оставалось ни единого шанса. Он прекрасно понимал это и вел себя пассивно. Ричер засунул ствол «ЗИГа» в ухо Ламейсона и наклонился к пилоту.

— Высота?

Пилот сглотнул и ответил:

— Три тысячи футов.

— Пожалуй, нам стоит подняться повыше, — сказал Ричер. — Давай попробуем пять тысяч футов.

Подъем привел к тому, что «белл» перестал вращаться, а дверь после нескольких неудачных попыток захлопнулась. В кабине сразу стало почти тихо. О'Доннел продолжал держать пистолет возле головы пилота. Ричер все еще сжимал шею Ламейсона, заставляя его выгибаться назад. Руки Ламейсона вцепились в левое предплечье Ричера, он пытался ослабить хватку, но делал это как-то неуверенно. Он стал странно пассивным и инертным. Словно понимал, что́ сейчас произойдет, но никак не мог в это поверить.

«Как не мог поверить Суон, — подумал Ричер. — Как не могли поверить Ороско, Франц и Санчес».

Он почувствовал, что «белл» слегка накренился вперед, а потом выровнялся. Услышал, как винт перешел на другой режим вращения. Пилот посмотрел в сторону Ричера и кивнул.

— Еще немного, — сказал Ричер. — Поднимемся еще на двести восемьдесят футов. Пусть будет целая миля.

Шум двигателя вновь изменился, и вертолет снова начал подниматься вверх. И вновь завис.

— Одна миля, — сказал пилот.

— Что сейчас под нами? — спросил Ричер.

— Песок.

Ричер повернулся к Диксон и сказал:

— Открой дверь.

У Ламейсона вдруг нашлись силы. Он заметался на своем сиденье и взмолился:

— Нет, пожалуйста, пожалуйста, нет!

Ричер усилил давление на горло и спросил:

— А мои друзья просили о пощаде?

Ламейсон в ответ лишь покачал головой.

— Им не позволяла гордость, — сказал Ричер.

Диксон подошла к двери и взялась левой рукой за ремень безопасности кресла Леннокса. Она натянула ремень, а правой рукой нащупала ручку двери. Она была меньше Леннокса, и ей пришлось тянуться. Тем не менее Диксон справилась. Она нажала на рычаг и сильно толкнула дверь. Ричер повернулся к пилоту и сказал:

— Сделай так, чтобы эта штука вращалась.

Пилот завозился с рычагами, вертолет начал медленно вращаться по часовой стрелке, и дверь распахнулась на максимум. И вновь в кабину ворвались шум и холодный воздух. На горизонте высились темные очертания гор. За ними, в пятидесяти милях, сияли огни Лос-Анджелеса, миллионы ярких точек под густым, как суп, воздухом. Затем вертолет повернулся, и теперь Ричер видел лишь черные очертания песка.

Диксон присела на сложенное кресло Паркера. О'Доннел сильнее сдавил ворот пилота. Ричер задрал подбородок Ламейсона вверх и вновь приподнял его так, что натянулись ремни безопасности. Тогда Ричер наклонился, дулом «ЗИГа» нажал на кнопку, высвобождающую ремни безопасности, стащил Ламейсона с кресла и швырнул на пол.

Ламейсон тут же воспользовался представившимся ему шансом, сел и попытался подобрать под себя ноги, чтобы встать. Однако Ричер был к этому готов. Готов в самом лучшем виде. Он сильно ударил Ламейсона ногой в бок, а локтем с размаху заехал ему в ухо. В следующую секунду Ламейсон повалился на живот, а Ричер уперся коленом ему между лопаток и с силой ткнул дулом «ЗИГа» в спину. Голова Ламейсона поднялась, и Ричер понял, что он смотрит в черную пустоту. Его ноги начали стучать по полу, и Ламейсон закричал. Несмотря на шум, Ричер прекрасно его слышал и чувствовал, как вздымается и опускается грудь Ламейсона.

«Слишком поздно, — подумал Ричер. — Что посеешь, то и пожнешь».

Ламейсон пытался наносить удары назад, но ему не удавалось достать Ричера. Тогда он положил ладони на пол и попробовал сбросить его с себя.

«Никаких шансов, — подумал Ричер. — Если только ты не можешь сделать отжимание с весом двести пятьдесят фунтов на спине».

Некоторые парни на такое способны. Ричер видел, как они это делали. Но только не Ламейсон. Он был сильным человеком, но его силы не хватало. Он сделал одну попытку, другую, а потом опустился на пол.

Ричер перебросил «ЗИГ» в левую руку, а правой схватил шею Ламейсона, как клещами. У Ламейсона была мощная шея, но природа наградила Ричера огромными руками. Он сжал большим и средним пальцами впадины под ушами и стал усиливать давление на них. Артерии Ламейсона были пережаты, и его мозг начал страдать от нехватки кислорода, он перестал кричать и дрыгать ногами. Ричер продолжал давить еще минуту, а потом посадил его, как пьяного.

Схватил Ламейсона за ворот и пояс.

И стал толкать к распахнутой двери, ногами вперед.

Наконец Ламейсон оказался возле порога с заломленными за спину руками. Вертолет медленно поворачивался. Двигатели надрывно гудели, мощно ревел винт. Ричер ощущал эти звуки у себя в груди, словно биение сердца. Прошло несколько минут, и свежий воздух привел Ламейсона в себя. Он обнаружил, что сидит, свесив ноги над пропастью, как человек на высокой стене.

В миле внизу находилась пустыня. В пяти тысячах двухстах восьмидесяти футах.

Ричер выучил свою речь. Он начал сочинять ее у «Денни» на Сансет, с досье Франца в руке. И постоянно совершенствовал ее в последующие дни. В ней было немало превосходных фраз о верности и мести и искренних сожалений о четырех дорогих мертвых друзьях. Но когда пришло время, он не стал говорить долго. Никакого смысла. Ламейсон все равно ничего бы не услышал. Он сходил с ума от ужаса, да и шум в кабине стоял жуткий. Кончилось тем, что Ричер наклонился вперед, к самому уху Ламейсона, и сказал: