Лопе де Вега - Сюзанн Варга

Разумеется, ссоры между деятелями литературы всегда случались, и не только в Мадриде, но в этом городе они бывали особенно ожесточенными, и в XVIII веке Бомарше скажет, что «в Мадриде сообщество литераторов было волчьей стаей». Эго истинная правда, и жестокость собратьев по перу по отношению к Лопе приобрела воистину небывалый размах.

Лопе — жертва культеранизма

В 1617 году приверженцы того направления, что назовут культеранизмом или культизмом, всерьез ополчились против Лопе. Но следует учитывать, что уже с 1602 года начали зарождаться коварные намерения унизить Лопе или умалить его славу. Мы уже говорили о том, что во время его триумфальной поездки в Андалусию вместе с Микаэлой де Лухан в общем восторженном хоре раздавались и нестройные голоса несогласных. Лопе мог ощутить привкус этой оскорбительной враждебности и злобы в тот момент, когда должен был доказывать жизненность своего видения драматургии и оправдывать новое театральное искусство в «Мадридской академии» в 1609 году перед сторонниками старых правил, перед «партией поклонников поэтики Аристотеля».

Сей мощный клан, на какое-то время усмиренный, к 1617 году оправился, чтобы прийти на помощь строившим козни заговорщикам, приверженцам нового направления в поэзии и вечным завистникам, ненавидящим тех, кто уже был увенчан славой. Лопе, прекрасно осознававший, что враги его перешли в наступление, разоблачил их во второй части «Рифм»: «Раны и уколы, нанесенные поэтами, изводящими меня и не дающими мне покоя, гораздо более многочисленны, чем песчинки, покрывающие дно реки По, или самородки, что лежат на дне источника под названием Пактол, в коем искупался царь Мидас. Они преследуют меня своими устами, вытянутыми наподобие хоботков у комаров и москитов, и своим зудом и жужжанием раздражают мой слух; это же ядовитые шпанские мухи, блохи, наглые крысы, лягушки и пузатые жабы!»

Кто же они такие, эти самонадеянные, надменные мерзавцы, что вздумали мучить Лопе? Дюжина озлобленных, сварливых, бездарных и бесплодных авторов и несколько талантливых, но обладавших довольно отвратительным характером писателей, таких как поэт Гонгора, вечный циничный соперник Лопе.

Самыми рьяными среди них были самые посредственные, и время сохранило их имена только по той причине, что они преследовали Лопе. Действительно, кто бы вспомнил некоего Андреса Рея де Артредиа, несостоявшегося драматурга, освистанного зрителями, тщедушного и кривоногого, чей разум сжигало только пламя зависти? А кто вспомнил бы Хулиана де Армендариса, поэта из Саламанки, обожавшего все итальянское, от произведений которого не осталось ни единой строчки, человека, коего в борьбе с эпилепсией и чахоткой поддерживала только та энергия, что он вкладывал в свое злословие? Рядом с ними был еще некий Педро Торрес Рамила, простой надзиратель университета Алькала-де-Энарес, буквально лопавшийся от самодовольства и зазнайства. Попал в это сообщество и малоодаренный Кристобаль Суарес де Фигероа, автор сатирического романа «Перевозчик» (можно перевести и как «Паромщик». — Ю. Р.). Последний как раз и был вдохновителем и координатором заговора, направленного против Лопе. Речь идет о некоем тексте под названием «Spongia» («Губка»), который был составлен на латыни. Смысл его состоял в том, что необходимо, подобно губке, всосать все произведения Лопе де Вега и стереть их, уничтожить из памяти людей. Этот текст, подписанный неким Трепусом Руитанусом Ламирой (что представляло собой анаграмму имени Педро Торреса Рамилы), представлял собой критический трактат, где все выводы делались только на основе грамматического анализа и ссылок на поэтику Аристотеля. Заканчивался он осуждением того, кого автор называл «стихоплетом, несведущим в области метрики, создающим дурно пахнущие композиции, драматургом, умеющим лишь громоздить друг на друга всяческие глупости и нелепости». Короче говоря, по словам автора сего текста, Лопе был «позором испанского красноречия», «врагом своей отчизны», по крайней мере в некоторых произведениях, таких как «Драгонтея». Лига заговорщиков распространяла этот памфлет, его читали, его комментировали, но сила его воздействия была нейтрализована теми излишествами, что в нем содержались. Однако друзья Лопе взяли на себя заботу об ответе, он появился в 1618 году под названием «Отпор „Губке“» (можно перевести и как «Противодействие „Губке“». — Ю. Р.). Автор, скрывавшийся под псевдонимом Хулио Колумбарио, был не кто иной, как известный латинист и эрудит Франсиско де Агилар, подписавший эту работу совместно с вымышленным Симоном Шовелем, уроженцем города Труа во Франции. В нахальности выражений это произведение не уступало тексту, которому должно было служить ответом, но посвящено было защите и прославлению творчества Лопе гораздо в большей степени, чем критике его недругов. Умный, тонкий анализ с многочисленными ссылками на различные источники доказывал превосходство и совершенство многожанрового и разнообразного творчества Лопе. Титульный лист был украшен символическим рисунком, без сомнения, созданным воображением Лопе или даже им же самим нарисованным: жук-скарабей, лежащий на спине, издыхал под розовым кустом. Надпись на латыни гласила, что это насекомое — автор «Губки», воровским образом забравшийся в тайный сад Лопе де Вега и сраженный ароматом розового куста, символом его поэтического вдохновения.

Можно составить представление о том, сколь яростной бывала в те времена полемика, но она не производила особого впечатления на современников, тогда литературные споры всегда превращались в отчаянные личные ссоры литераторов.

Лопе и Гонгора: битва титанов

Гонгора, всем своим творчеством внушавший к себе почтение и заставлявший признавать, что занимает законное место на поэтическом олимпе, давно объявил себя соперником Лопе де Вега. Их столкновения продолжались вплоть до самой смерти Гонгоры в 1627 году, и хотя внешне характер носили утонченный и изысканный, все же присутствовал в них и элемент некоторой жестокости. Не становясь только на сторону Лопе — почтение к Истории обязывает, — все же надо признать неоспоримый факт: как свидетельствуют документы, зачинщиком всех многочисленных нападок и ссор всегда был или Гонгора, или кто-либо из его учеников, действовавший по его наущению. Лопе, по природе своей человек благородный, скорее готовый соблазнять и очаровывать, чем проявлять агрессивность, никогда не нападал первым. Когда же он давал отпор, то, разумеется, делал это с успехом и с большим пылом, но только после того, как исчерпывал все способы и средства к примирению. Вот почему некоторые усмотрели в его поведении признаки слабости, но он прежде всего был художником, а не полемистом или расчетливым теоретиком. Точно так же, как в своем творчестве он хотел объять весь мир, так и в жизни, как говорили про него, он готов был всем открыть свои объятия. Именно так он пытался поступить и с тем, кто до самой своей смерти не прекращал нападать на него, но все попытки оказались безуспешны. «Я, естественно, люблю тех, кто любит меня, — говорил Лопе, — и не умею ненавидеть тех, кто ненавидят меня». Между Гонгорой и Лопе шла настоящая война, которой Лопе всегда хотел избежать. Уточним, что все это осталось достоянием узкого круга членов особых сообществ и не отразилось на всеобщей литературной жизни.

Они познакомились в Саламанке, где оба учились в университете. Лопе тотчас же проникся уважением к тому, кто впоследствии станет «великим кордовским поэтом», но желчный и скрытный Гонгора, чей характер столь верно угадал Веласкес в написанном с него портрете, остался нечувствителен к той предупредительной вежливости и учтивости, что проявлял Лопе и в Саламанке, и позднее в Андалусии и Мадриде. Гонгора, добившийся путем интриг сана каноника и ставший членом капитула кафедрального собора Кордовы, не выказывал по отношению к Лопе ни малейших признаков симпатии и даже не высказал ему своего уважения как поэту. Напротив, при первой же возможности он выказал Лопе свою неприязнь. Случилось это в 1598 году, когда Лопе, уже в ореоле славы, опубликовал «Аркадию», вписав таким образом свое имя в длинный ряд авторов пасторальных романов. Реакция Гонгоры была безжалостной, ведь Лопе осмелился перешагнуть границы творческого пространства, на которое распространялись законы драматургии. В данном случае, правда, Гонгора направил свое красноречие и свой талант полемиста не против содержания этого впечатляющего романа, а приберег исключительно для того, чтобы обрушить их на титульный лист, на котором Лопе поместил герб рода дель Карпьо с изображением рыцарского замка с девятнадцатью башнями. Жестокость нападок, учитывая силу слов сонета, сочиненного Гонгорой, который мы цитировали ранее, застала Лопе врасплох и оставила в его душе неизгладимый след. Отныне он никогда не публиковал ни одно свое произведение, не снабдив его защитой. Так, в 1604 году вышел в свет роман «Странник в своем отечестве», защищенный «тройным щитом», призванным отражать удары, которые должны были, по убеждению Лопе, на него обрушиться. Он создал обширную коллекцию иллюстраций, в которой противопоставил себя, простого и мирного «странника от литературы», аллегорической фигуре Зависти — злобному воплощению всех его завистливых собратьев. Гонгора нисколько не был смущен и только удвоил свои нападки, одно перечисление которых составило бы целый том. В 1621 году вышла из печати поэма Лопе де Вега «Филомена», и Гонгора сделал ее мишенью для своих беспощадных и оскорбительных замечаний. На странице, где было помещено стихотворение «Андромеда», он написал: «Ты говоришь для себя, Лопе, ты — всего лишь идиот, не владеющий искусством выносить суждение». Национальная библиотека в Мадриде хранит в своих фондах экземпляр этой поэмы с заметками, написанными рукой Гонгоры. Удары наносились им по любому поводу, но излюбленной его мишенью была частная жизнь Лопе. Вспомним насмешки Гонгоры по поводу женитьбы Лопе на донье Хуане де Гуардо, которую, по мнению Гонгоры, позорила профессия ее отца, а соответственно, ремесло тестя позорило и самого Лопе. Что он только не делал двадцать лет спустя, когда узнал то, что знали все в Мадриде, а именно о близких отношениях Лопе, ставшего священником, с Мартой де Неварес. Он будет бросать Лопе вызов в многочисленных сонетах, чьи замысловатые намеки долгое время оставались загадкой для исследователей прошлого века. «Ты, Волк, — напишет Гонгора, — неужто ты стал шкурой этой куницы?» Не будем заблуждаться, не оскорбленная добродетель говорила в Гонгоре, ибо никогда он так не изводил своими нападками Лопе, как в тот период, когда тот вел идеальную супружескую жизнь рядом с доньей Хуаной и их сыном Карлильосом, предавался деяниям милосердия и увлекался мистикой. Узнав, что Лопе стал членом Третьего ордена монашеского братства святого Франциска, он атаковал его самым неприличным образом, связав его имя с отвратительным «делом о падении нравов», вокруг которого в то время разразился скандал в Мадриде: однажды были застигнуты на месте преступления и уличены в содомском грехе два члена этого достойного братства, и инквизиция готовилась судить их. Гонгора сочинил гнусный сонет, в котором Лопе восседал на троне между двумя этими несчастными, коих он никогда бы не пытался осуждать и карать.