С жизнью наедине - Кристин Ханна

Глаза его закрываются. Последняя мысль о ней. «Не уходи». Но он даже не знает, что это значит.

Он слышит шаги. Кто-то бежит.

Так бьется его сердце. Наконец все стихает.

Снегопад превратил Хомер в размытый неяркий пейзаж под блеклым небом. Те немногие, кто в такую погоду выбрался из дома, смотрели на мир либо сквозь заляпанное ветровое стекло, либо исподлобья, пряча подбородок в ворот. Никто не обратил внимания, когда замотанная шарфом девушка в просторной куртке с поднятым капюшоном спускалась с холма.

У Лени ужасно саднило лицо, пульсировала боль в перебитом носу, но душа болела куда сильнее. Когда она дошла до дороги, ведущей к аэродрому, снегопад прекратился. Лени свернула к летному полю и заметила самолетик с работавшим двигателем.

Крошечная контора авиакомпании с островерхой крышей, из дерева и гофрированного железа, напоминала огромный курятник. На вывеске не хватало букв, и вместо «Вход для пассажиров» читалось «Вход для жиров». На памяти Лени так было всегда. Хозяин говорил, дескать, разок починил — и хватит. Видимо, буквы украли школьники, из шалости.

Внутри все тоже кое-как, словно начали, да так и не доделали. Пол из разномастных кусков линолеума, стойка регистрации из фанеры, маленькая витрина с туристическими брошюрами, за сломанной дверью — туалет. У задней двери стопка коробок с товарами, которые то ли привезли, то ли должны увезти.

Мама сидела в белом пластмассовом кресле, обмотав лицо шарфом до носа и спрятав светлые волосы под шапкой. Лени устроилась рядом в мягком цветастом кресле, которое какая-то кошка разодрала в клочья.

Перед ними на столике, крытом формайкой, лежали журналы.

Лени устала плакать, устала от скорби, которая снова и снова охватывала ее и затихала, но все равно слезы подступали к глазам.

Мама сунула окурок в пустую банку из-под кока-колы. Окурок зашипел, из банки поднялась струйка дыма и растворилась в воздухе. Мама со вздохом откинулась на спинку кресла.

— Ну как он? — спросила она.

— Так же. — Лени прислонилась к маме, чтобы согреться ее теплом. Сунула руку в карман, нащупала что-то острое.

Подарок Мэтью, который передал ей мистер Уокер. Лени закружилась и забыла о нем. Вынула из кармана завернутый в газету маленький тонкий сверток, на котором Мэтью написал: ЛЕНИ, С ДНЕМ РОЖДЕНИЯ!

В треволнениях этого года про совершеннолетие Лени вовсе забыли, но Мэтью к нему готовился заранее. Наверно, даже придумал, как отпраздновать.

Лени развернула подарок, аккуратно сложила обертку, чтобы сохранить — ведь он держал эту газету в руках и думал о ней. Внутри, в тонкой белой коробочке, сложенная вырезка из газеты, пожелтевшая, истрепанная.

В вырезку засунута старая черно-белая фотокарточка двух поселенцев. Держась за руки, они сидели в разрозненных креслах перед домишком с мшистой крышей, вокруг ездовые собаки. Двор был завален хламом, в грязи возился белокурый мальчишка. Лени узнала и двор, и крыльцо: это были бабушка и дедушка Мэтью.

Внизу Мэтью приписал: ЭТО МОГЛИ БЫТЬ МЫ С ТОБОЙ.

У Лени защипало глаза. Она прижала фотокарточку к сердцу и опустила взгляд на статью.

— Что у тебя там? — спросила мама и выдохнула дым.

Лени аккуратно сложила вырезку вчетверо.

— Статья, которую написала бабушка Мэтью. Она умерла за несколько лет до того, как мы приехали на Аляску. — На коленях у нее лежала фотокарточка с бабушкой и дедушкой Мэтью, датированная 1940 годом. — Неужели я его когда-нибудь разлюблю? Смогу… забыть?

Мама вздохнула:

— А, ты об этом. Нет, доченька, любовь не тускнеет и не умирает. Все это враки. Если ты его любишь, то будешь любить и через десять лет, и через сорок. Может, не так, как сейчас, слабее, но все равно отныне он часть тебя. А ты — часть его.

Лени не знала, пугает ее это или утешает. Если она всегда будет мучиться, как сейчас, когда ее сердце словно открытая рана, получается, она уже никогда не будет счастлива?

— Но любовь бывает не только раз в жизни. Если повезет, конечно.

— Нас, Олбрайтов, везунчиками не назовешь…

— Как знать. Ты же встретила его в такой глуши. Какова была вероятность найти здесь парня, чтобы он в тебя влюбился, чтобы ты его полюбила? Так что, думаю, тебе повезло.

— А потом мы свалились в расщелину, он получил травму мозга, а ты убила папу, чтобы меня защитить.

— Ну да, все так. Стакан всегда либо наполовину полон, либо наполовину пуст.

Лени знала, что стакан разбит.

— И куда мы теперь? — спросила она.

— Тебе правда интересно?

— Нет.