Малахитовый лес - Никита Олегович Горшкалев

их там, куда они успели воткнуть свои хоботки, – и вот уже стеклянные крылышки трепыхаются в сложенных в щепоть пальцах.

– А ты видела их личинки? – спросил Астра, пристально разглядывая свою жертву с ноготок внимательными большими глазами.

– Кого это их, комаров, что ли? – в недоумении спросила Агния.

– Ну да, комаров, – словно в подтверждение своим словам Астра помахал тельцем кровососа у неё перед носом. – Их личинки – они как будто не отсюда: смахивают на таких внеземных рачков.

– С бабочками та же история, – махнула рукой Агния. – Мы в детстве собирали их куколки – они почему-то нередко висели под балконами первых этажей, как летучие мыши, вниз головой. Мы прятали находку в спичечный коробок, который кто-нибудь из подружек обязательно выклянчит у своего отца или обменяет у старших мальчишек. Хорошо помню, как вылупляется бабочка. Нет, когда она вылуплялась, куколка не прямо в коробке барахталась, конечно: мы раскладывали все куколки на подоконнике, за цветочными горшками, чтобы мама не заметила, и ждали заветного часа. Правда, мало кому удавалось собственными глазами увидеть появление на свет бабочки. А мне – повезло! К чему это я? Их куколки тоже кажутся не от мира сего. Странные такие, похожие не то на крылатки у клёна, не то на какую-то окаменелость. А ты знал, что некоторые бабочки живут лишь день и умирают?

– Да, – сказал Астра, – твои часы. Подёнка. Я помню. Некоторые из нас бывают с ними в этом слишком похожи…

– Мой отец мало пожил. Меньше, чем бабочка, потому что, в отличие от неё, он не успел вкусить жизнь. Мы так и не поняли друг друга.

Астра выждал, пока тяжёлый разговор уляжется, и только потом спросил:

– А как ты думаешь, вон там, на холмике, фиолетовые и бирюзовые колокольчики, они и правда звенят поутру?

– Почему именно поутру? – спросила Агния, но не удержалась и засмеялась.

– Утром обычно никого не бывает в поле – одни цветы стоят, тихо. А все чудеса случаются, когда никто не видит. Вот я даже придумал своё правило: сделал доброе дело – никому о нём не рассказывай. Иначе оно обнулится, уйдёт из дела добро.

– Почему же?

– Ну, получается, что ты хвастаешься. И обесцениваешь всё то хорошее, что ты сделал. Будто бы ты сделал добро, чтобы вознести себя над другими, вроде: посмотрите на меня, я сама доброта!

– Ну, не знаю, Астра. Я, например, всегда рассказываю всем о своих добрых делах. Пусть знают. А про колокольчики… Я, конечно, догадывалась, что в душе ты ребёнок, но в такое даже ребёнку верить зазорно, ты уж прости. Есть цветы, которые распускаются только ночью. Вон, погляди: ослинник, – Агния указала пальцем на бьющее вверх ключом растение с жёлтыми, скрученными в трубочку, квёлыми лепестками, – ещё его называют ночной свечой, потому что с наступлением сумерек он горит огнём, да, вон тот, он самый, с листочками, как уши у осла, – поэтому его ослинником и называют, – и они такие же пушистые, как ослиные уши. Не эдельвейс Алатара, конечно, но всё же. И только с темнотой ослинник распускается. А пахнуть как начинает! Слаще пентагонирисового нектара.

– Не думал, что ты разбираешься в цветах! – воскликнул Астра. – А говорила, что не любишь цветы.

– Ничего такого я не говорила, – обиженно сказала она. – Просто не выношу, когда дарят букеты… Когда я была маленькой, мы с отцом редко, но выбирались на луга Терция-Терры. Он часами мог рассказывать, что это за кустик, что это за травинка, какая от неё польза, как нужно сушить, заваривать… И я внимала каждому его слову, хоть он и говорил о, наверное, самом скучном на свете – ну, что такого интересного может быть в этих сорняках? И вот однажды он показал мне ночную свечу. Мы остались с отцом до заката у реки, взяли с собой хлеб, чтобы не заморить себя голодом в ожидании, сели напротив этого цветка, вот как мы сейчас с тобой, и ждали. Просто сидели, молчали, и нам… нам было хорошо. И как только пришла вечерняя прохлада, свеча зажглась, она светилась фонариком и пахла…

– Как пентагонирисовый нектар, да, – вставил Астра, заворожённо глядя на Агнию.

– Я всегда теперь, когда почувствую её аромат, вспоминаю папу, – глаза кинокефалки заблестели, её хрипловатый голосок надломился, она сглотнула и сложила руки на груди, у сердца, обняв ладонью ладонь.

– Мы можем остаться здесь до вечера, – тихо, чтобы не спугнуть настроение, произнёс Астра, подвинувшись чуть ближе к Агнии.

– Можем, – ответила она.

Астра, сжав в кармане талисман Алатара, резко повернул голову к мордашке Агнии и, выразительно, нескромно и, конечно же, ненарочно причмокнув, поцеловал её странным поцелуем в щёку, тут же, в запредельном смущении, откинул голову и зажмурился.

– А глаза-то зачем закрыл, дурашка? – весёлым и непринуждённым смехом отозвалась Агния.

– Я боялся, – запинаясь, бормотал он, – что ты меня… за это… за этот поступок, ну… ударишь.

– Ах, это уже считается поступком. Ну, буду знать, – голос её прозвучал особенно хрипло от волнения, но в то же время игриво. К большому удивлению Астры, он никогда прежде не слышал подобной гаммы чувств, тем более от Агнии. – Можешь открывать глаза, – усмехнулась она.

– Точно могу?

Агния, лёжа на спине, кивнула, снова задумавшись о своём, но Астра почувствовал её кивок.

«Иди к кряжу», – громом прокатился голос Алатара, да так, что Астра вздрогнул, вскочил, озираясь по сторонам. Но нигде бенгардийца не видел.

– Ты слышала? – взволнованно спросил Астра.

– Слышала что? – Агния приподняла голову.

– Алатар звал, – сказал Астра. – Неужели не слышала?

– Ты совсем от любви обезумел, – покачала она головой.

– Сказал мне идти к кряжу. Я схожу проверю. Ты меня отпустишь?

– Почему я не должна тебя отпустить? – рассмеялась Агния.

– Я скоро вернусь! – крикнул Астра, сорвавшись. – Дождись меня!

– Получил своё – и бежать. Все вы одинаковые, – всё смеялась Агния.

Астра, мечась в нерешительности, подбежал к Агнии, рухнул перед ней на колено и, сгущая чувства, произнёс:

– Я люблю тебя, Агния!

Но получил не тот ответ, что ожидал:

– Я знаю, Астра.

– А ты меня? – дыша, как при болезни, спросил он.

– Мы поговорим с тобой об этом, когда вернёшься, – сказала она убеждающе и добавила предупредительно: – Если вернёшься.

– Я мигом, Агния!

Астра мимолётом поцеловал её в нос, встал с колена и поспешил на зов.

– Что ты… что ты делаешь, Алатар? – спросил у него Астра, захлёбываясь от бега.

Алатар сидел почти на самом краю кряжа; его веки, как лёгкие занавески, прикрывали изумрудно-янтарные глаза. Во всей его позе виделась сосредоточенность и расслабленность, бенгардиец, как глина на границе