Так держать, сталкер! - Алексей Калугин

Какие люди! Что за времена!..

Мясников шел, продираясь сквозь густые заросли хвойных деревьев, похожих на буйно разросшиеся кипарисы. Хорошо еще, что они были не колючие. Однако прикосновения прячущихся среди веток летающих медуз, прозрачных, скользких и почти незаметных для глаза, вызывали у Семена омерзение. Зато набрать контейнер таких медуз не составило большого труда. Одно только название, что летающие. На самом деле, раскинув края слизистой мантии, летающая медуза Туэньи могла разве что только с одного дерева на другое перелететь. Да и то, если деревья эти стояли недалеко друг от друга. Как белка-летяга. Семен ловил их большим сачком с частой, капроновой сеткой, чтобы не повредить лишенные скелетов аморфные тела.

Временами Семену приходилось нагибаться, чтобы пройти под мертвым деревом, которое так и не смогло упасть на землю из-за того, что сучья его плотно сплелись с густыми ветвями близстоящих деревьев. С оплетенных лианами стволов деревьев-зомби лохмами свисали поросли вездесущего рыжего лишайника и потеки какой-то слизистой гадости, весьма неприятной на вид и пахнущей гвоздичным маслом. Стволы мертвых деревьев еще при жизни были полыми внутри. Теперь же, прогнившие насквозь, они лишь внешне сохраняли целостность, но могли от одного прикосновения рассыпаться в труху. И тогда все, что находилось на стволе и внутри него – лишайник, слизь, мелкие, противные жучки и большие, полупрозрачные черви, – сыпалось на голову неуклюжего странника. С Мясниковым такое уже случалось. И он не желал повторения. Поэтому и натянул перед выходом на голову шляпу с широкими, плотными полями. На всякий случай.

Вряд ли у кого из представителей весьма, надо сказать, богатой и разнообразной фауны Туэньи, в центральном нервном узле могла родиться мысль напасть на человека. В первую очередь потому, что по всем параметрам человек должен казаться местным хищникам чем-то совершенно несъедобным. А раз так, то что толку на него охотиться?

Однако!

Ряд представителей туэньской фауны, такие, к примеру, как бараволги или трималаи, обладали немалыми размерами. И хотя, подобно всем прочим обитателям мокрых туэньских джунглей, были лишены скелета, запросто могли раздавить человека. Просто по неосторожности. Или в испуге шарахнувшись не в ту сторону. Одним словом, представляли собой определенный фактор риска.

Но куда более опасными были другие, более мелкие существа, такие, как растопяты или шаробоки. Эти для защиты от хищников обзавелись стрекательными клетками. Трудно сказать, какую гамму ощущений испытывали плотоядные твари, пытавшиеся проглотить растопята или шаробока, но на открытых участках кожи после контакта с ними возникало стойкое жжение и появлялись волдыри, как при химическом ожоге или сильной аллергической реакции. В этом Семен, увы, имел возможность удостовериться на собственном опыте.

Шпагофоры – те так просто плевались кислотой в любого потенциального агрессора. Дихиноциды готовы были ошарашить противника электрическим разрядом. Псевдоплавы имели крайне нехорошую привычку растягиваться в блин толщиной в полмиллиметра и прилипать к тому, кто его напугал, так, что не отодрать. Семен довольно быстро понял, чем опасны псевдоплавы, но три комбинезона ему таки пришлось выкинуть.

А что делать?

Еще были пыжички, замойчи, васадивандры, пелепелы, вордоглоты и, наконец, маленькие, зелененькие комочки, каждый из которых гордо именовался панонтикус вельдерус экстеркорпус белый. Почему белый? Этого Мясников не знал. Да, честно говоря, ему было без разницы, белый, зеленый или синий. Семена беспокоило лишь то, что в процессе эволюции каждая из этих туэньских тварей выработала свой, зачастую весьма оригинальный способ борьбы за существование. И, как ни крути, с этим приходилось считаться.

Самыми безобидными обитателями джунглей Туэньи казались сликолы. Внешне они были похожи на бесформенные мучнистые комочки, размером примерно с два кулака. Даже странно, как это им удавалось выживать в лесной чаще, кишмя кишащей скользкими, ползающими, прыгающими и летающими тварями, только и думающими о том, как бы сожрать друг друга. Мясникову приходил в голову единственный возможный ответ на эту загадку инопланетной природы – сликолы на вкус были омерзительны. И все, кто хотя бы раз попробовал сликола, больше не желали разнообразить ими свое меню.

А что, есть другие варианты?

Справедливо решив, что со сликолами никаких проблем не возникнет, Семен решил оставить их напоследок.

Да, тут, наверное, стоит сказать, чем занимался Семен Мясников. Если, конечно, вы сами еще не догадались.

Семен Мясников был экзозвероловом. Так официально именовалась его специальность в «Межпланетном реестре профессий, разрешенных, допустимых и одобренных». Сам же он предпочитал называть себя специалистом по отлову и доставке экзотических инопланетных животных. Именно это было написано на его визитке, украшенной голографическим изображением скалящейся муртазианской гривастой кошки. В уголок карточки был вклеен микрочип, управляющий голограммой, и, если во время переговоров звучало слово «нет», которое Семен крайне не любил, хищная кошка внезапно взрыкивала и кусала за палец того, в чьих руках находилась визитка. Человек, с которым вел переговоры Мясников, испуганно вскрикивал: Черт! Ну или что-нибудь вроде того. При этом он непременно ронял карточку. Готовый к такому повороту событий, Семен первым поднимал визитку, а то и ловил ее на лету, и с тонкой, деликатной улыбкой вновь протягивал ее несговорчивому клиенту. Как правило, этот прием срабатывал – теперь Мясников слышал только «да» в ответ на любое свое предложение, не сильно выходящее за рамки разумного.

Бизнес, которым занимался Семен, был на сто десять процентов легален. Мясников поставлял животных не частным коллекционерам и даже не зоопаркам, специализирующимся на показе экзотических тварей, а научным учреждениям, имеющим государственную лицензию. За последним Мясников следил особенно тщательно – проблемы ему были ни к чему. А между тем самые серьезные проблемы легко могли возникнуть у любого, кто не желал принимать во внимание существование многочисленных организаций и общественных объединений, строго и неусыпно следящих за соблюдением прав инопланетных животных.

Нет, Мясников тоже любил зверей. Без этого разве стал бы он заниматься своей работой? Но лично у него вызывал недоумение тот факт, что чем безобразнее и опаснее для человека было животное, тем с большим рвением бросались защищать его друзья дикой природы. Никогда не обращали внимания? А между тем это – факт!

Мясников и сам готов был почесать за ушком маленького, пушистого котенка. Но вот приласкать шейтарского саблезубого заурофаза у него желания почему-то не возникало.

Короче говоря, благодаря далеко не тщетным стараниям истых любителей природы и блюстителей ее прав, экзобиологи оказались поставлены в жесточайшие, можно даже сказать, почти невыносимые условия. Зато Семен Мясников получил постоянную, хорошо оплачиваемую работу.

Как все это было увязано? Да очень просто!

Представьте себе ситуацию: открыта новая планета, на которой существует жизнь, но разум, в человеческом понимании, еще не зародился. А может быть, и вовсе не собирается зарождаться. Но в принципе может. Собственно, почему бы и нет? Поэтому защитники всего и вся тут же заявляют о недопустимости какого-либо вмешательства в эволюционный процесс на дикой планете. В то время как ученые, понятное дело, горят желанием заняться ее изучением.