Красный телефон - Юрий Поляков

В 2001 году «Козленок…» впервые был переведен на иностранный язык – сербский. Вышел он в издательстве «Цептер». Да, в том самом «Цептере», который выпускает кастрюли и сковородки. Я познакомился и с хозяином фирмы, оказавшимся сербом с характерной южнославянской фамилией, а псевдоним Цептер он взял для того, чтобы товар лучше расходился в Европе, где немецким именам доверяют как-то больше. Цейс, Цеппелин, Цеткин, Цептер… Он пригласил нас отужинать в своем особняке в центре Белграда, лежавшего в руинах после американских бомбежек. В окне виднелся за высоким забором большой темный дом без признаков жизни. «Это вилла Милошевича…» – тихо объяснила моя переводчица Радмила Мечанин. Бывший президент Югославии в те годы уже томился в казематах Гаагского трибунала, где и умер при странных обстоятельствах. Презентация «Козленка…» была многолюдна, широко освещалась в прессе. Выступали видные местные писатели и удивлялись, мол, насколько точно русский автор изобразил ситуацию, царящую в современной сербской литературе. Схожие оценки я слышал потом в Будапеште, Братиславе, Шанхае, Баку, Варшаве, Армении и далее по глобусу…

В начале 1998 года мне позвонил Вячеслав Шалевич, художественный руководитель недавно созданного Театра имени Рубена Симонова. Своим неповторимым вальяжным басом он сообщил, что хочет поставить «Козленка…» на сцене. Срочно нужна инсценировка! Но я еще помнил, как три года меня безрезультатно мучили и морочили в Академическом театре имени Маяковского с постановкой «Апофегея», о чем подробно рассказано в эссе «Драмы прозаика». В итоге вышел «пшик», точнее – «пшиш». Не желая повторять бесплодных усилий, я предложил: пусть театр сам закажет инсценировку опытному драматургу. Шалевич почему-то выбрал Елену И., литературную даму с гриппозным лицом и голоском отличницы. Мне она была известна как хорошая поэтесса, ставшая победительницей телепередачи «Стихоборье», которую я в 1994–1996 годах придумал и вел на канале «Российские университеты». В качестве приза мы при поддержке «Союза реалистов» выпустили сборник ее стихов «Лишние слезы» – милую исповедь тонкой горожанки, чья лирическая героиня любит одного, спит с другим, а замужем за третьим.

Но как автор инсценировки И. меня страшно разочаровала: выдала такую непрофессиональную ерунду, что я просто оторопел, возмутился и все переделал. Потом, правда, кое-что добавил в пьесу, взяв из текста романа, Эдуард Ливнев – постановщик. Тогда я жутко злился и даже при встречах с Еленой воротил нос в сторону, но теперь я благодарен: именно во время переписывания ее отчаянной халтуры мне впервые пришла в голову мысль засесть за оригинальную пьесу, что я и сделал, сочинив через год «Левую грудь Афродиты».

Успех спектакля превзошел все ожидания. Актеры Игорь Воробьев (Витек) и Инна Глухих (Анка) стали на Арбате людьми легендарными, их узнавали и говорили вслед: «Из “Козленка…” пошли!» Некоторое время роль рассказчика исполнял в качестве приглашенной звезды Валерий Гаркалин – тогда спектакль играли не в маленьком зале Театра Симонова, а, например, в огромном киноконцертном зале гостиницы «Космос». И свободных мест не оставалось. Сидели в проходах. Всего сыграли около пятисот пятидесяти шести спектаклей. Наверное, все пьесы авторов «новой драмы», вместе взятые, столько раз сыграны не были.

Однако 28 декабря 2014 года на сцене сварили последнего «Козленка…». Некоторые зрители, видевшие спектакль не раз и не два, встав для прощальных аплодисментов, не сдержали слез. Но ничего не поделаешь: Шалевич не смог или не захотел уберечь свое детище от поглощения Театром им. Вахтангова. И хотя Минкульт обязал вахтанговцев наиболее популярные спектакли симоновцев перенести на свою сцену, «Козленка…», несмотря на зрительскую любовь и аншлаги, в репертуар не взяли. Почему? К большому искусству это отношения не имеет: просто мы в «Литературной газете» покритиковали как-то худрука Римаса Туминаса за отсутствия интереса к современной России и отечественной драматургии. Вот мстительный литвин и сквитался. Однако не успел я погоревать, «Козленок…» возродился, как феникс из пепла, на сцене Хабаровского драматического театра, а потом и в отличной антрепризе, которая кочует теперь по нашей огромной стране, радуя зрителей.

С «Козленком…» связана и еще одна странная история, и она не хуже самого романа-эпиграммы характеризует нравы эпохи. В конце 1990-х, будучи руководителем сценарной группы первого отечественного мегасериала «Салон красоты», я познакомился с режиссером Валерием Харченко, который жаждал снять кино про «Козленка в молоке». Он даже нашел продюсера, готового вложиться, но тот, ознакомившись со сметой, удивился и стал разбираться, откуда нарисовалась столь большая сумма. Режиссер осерчал на такое крохоборство, когда речь идет об искусстве, и уговорил меня уйти от жадного продюсера: доводы показались убедительными. Вскоре неугомонный Харченко познакомил меня с новым продюсером Кириллом Мозгалевским, в ту пору мужем актрисы Театра сатиры Алены Яковлевой, дочери народного артиста Юрия Яковлева. Тем временем в самом Театре сатиры разворачивалась интрига вокруг моей комедии «Хомо Эректус». Но это отдельная история, подробно изложенная в эссе «Драмы прозаика».

Так вот, Кирилл купил у меня права на экранизацию «Козленка…», и работа закипела. На роль главного героя пригласили Анатолия Лобоцкого, прославившегося ролью французского журналиста в фильме Владимира Меньшова «Зависть богов». Название это, кстати, придумано мной, а вот как оно очутилось в титрах фильма, снятого по сценарию Мареевой «Последнее танго в Москве», можно прочитать в моем эссе «Геометрия любви». Вскоре Харченко дал Мозгалевскому смету будущего сериала. Вы будете смеяться, но Кирилла тоже изумила сумма прописью, он начал задавать постановщику вопросы, на которые ответа не получил. Режиссер вспылил, обозвал его скупердяем и стал убеждать меня, разорвав с продюсером контракт, поискать более покладистого финансиста для проекта. Но, во‑первых, я уже подписал договор, получил деньги и заканчивал сценарий, во‑вторых (и это главное), у меня появились насчет Харченко некоторые сомнения. Как говорят англичане, если двое сказали, что ты пьян, ложись спать. Где гарантия, что третий продюсер также не усомнится в щепетильности режиссера? Я остался с Мозгалевским.

И тут началось невообразимое. Харченко на свой страх и риск продолжил съемки фильма, параллельно ища источники финансирования и засылая ко мне уговорщиков с посулами и угрозами. Кирилл меж тем пригласил в постановщики Владимира Нахабцева, сына знаменитого кинооператора, работавшего с Андреем Тарковским, набрал знаменитых актеров – Спартака Мишулина, Алену Яковлеву, Андрея Ильина, Юрия Васильева, Ольгу Аросеву и других. На роль Витька позвали Александра Семчева, болезненно тучного и вялого, но в ту пору очень популярного из-за крутившихся на ТВ рекламных роликов. Я пытался возражать, но кто же слушает автора! Позже, увидев полуживого Семчева в МХТ имени Чехова в роли Лариосика, я убедился в своей правоте. Казалось: вот-вот явится тень взбешенного Булгакова и отстегает худрука Табакова по улыбчивым щекам. В итоге Витек стал ахиллесовой пяткой фильма. Но у ленты был еще один недостаток: написанные мной четыре компактные серии Кирилл по коммерческим соображениям раздул до восьми. Продюсер – хозяин-барин. Начались съемки, в разгар которых у Нахабцева тяжело заболела жена, и он выпал из творческого процесса. Тогда Мозгалевский потянул режиссерский штурвал на себя…