Крепость королей. Проклятие - Оливер Петч

– Впечатление? – Агнес нахмурилась: – Как это понимать?

Отец Тристан осторожно огляделся и понизил голос.

– То, что я сейчас скажу тебе, должно остаться между нами, – прошептал он, – ясно? Это может стоить мне головы.

Агнес кивнула, и монах тихо продолжил:

– У твоего отца лихорадка и озноб, сердце колотится и с правой стороны проявляются признаки паралича. Кроме того, он сам говорит, что у него покалывает губы и язык. Я могу дать лишь одно объяснение этим симптомам.

– И… какое же? – нерешительно спросила Агнес.

– Аконит.

– Аконит?

Агнес закрыла рот ладонью, чтобы не вскрикнуть. Синие цветки аконита были сильнейшим ядом, известным в христианском мире. Пять лепестков или вытяжка из них несли в себе смерть. Он рос и в этих краях. Отец Тристан с детских лет предостерегал Агнес от этого растения.

– Вы… полагаете, моего отца отравили? Но зачем? И кто?

Отец Тристан наклонился к ней почти вплотную. У ног их зияла скалистая пропасть.

– Сегодня утром, перед отъездом, он чувствовал себя прекрасно, – прошептал монах. – Но перед Анвайлером мы устроили привал. Я видел, как твой отец пил вино с графом Шарфенеком. Кажется, они чокались по какому-то поводу…

Он многозначительно замолчал.

– Граф Шарфенек отравил моего отца? – Агнес в ужасе уставилась на капеллана. – Господи! Но… зачем?

Отец Тристан пожал плечами:

– Не могу сказать. Знаю только, что эта странная лихорадка началась после привала. С тех пор час от часу становится только хуже.

Новость была столь ужасна, что Агнес даже плакать оказалась не в силах. Только стояла и смотрела в пустоту. Если отца действительно отравили аконитом, на исцеление нечего было и надеяться. Яд будет медленно сковывать его тело, пока дыхание наконец не остановится[19]. Агнес стиснула холодную руку отца Тристана, лицо ее побледнело.

– Прошу вас, отче! – всхлипнула она. – Господь не мог этого пожелать! Как он может допустить такое?

– Господь допускает множество других скверных вещей. Нам не дано Его понять. Но, может, я и ошибаюсь и это простая лихорадка.

Агнес в надежде взглянула на монаха, но, заметив его пустой взгляд, поняла, что отец Тристан хотел лишь утешить ее.

Тот осторожно убрал с ее лица непослушный локон и тихо сказал:

– Он спрашивал тебя. Тебе лучше пойти к нему. Должно быть, у него к тебе что-то важное.

Агнес кивнула, поджав губы. Затем подобралась, встала и, вскинув голову, направилась в башню, в комнату умирающего отца.

* * *

Трактира еще не было видно, а Матис уже слышал смех и песни.

Солнце уже зашло, и обычно в это время на Анвайлер опускалась тишина. Но в этот вечер все было иначе. По договоренности с городским советом стражники открыли ворота и впустили ландскнехтов в город. Официально был заявлен праздник в честь солдат, обезвредивших Черного Ганса. Но, по слухам, наместник просто боялся, что ландскнехты со злости могли разорить окрестные селения. Поэтому сочли за лучшее впустить их в город и позволить им остудить пыл. Правда, оружие, включая порох и аркебузы, солдатам пришлось оставить у ворот.

– Пойдем в «Зеленое древо», там сегодня жарче всего! – заявил Гюнтер и потащил за собой нерешительного Матиса.

Они шагали вдоль оживленных улиц, местами освещенных факелами и фонарями. Нога и шея у Матиса по-прежнему были перевязаны. Ко всему прочему, он надел шерстяной капюшон, скрывающий лицо.

– Ну, идем уже, трусишка! – велел Гюнтер. – Никто тебя не узнает в таком виде. Остальные уже заждались!

Во многих окнах еще горел свет. Некоторые кожевники стояли вдоль переулков и поднимали в честь победителей пивные кружки. Смех и музыка становились все ближе.

Перед «Зеленым древом» действительно собралась изрядная толпа. Люди требовали, чтобы их впустили внутрь. Трактирщик Дитхельм Зеебах разливал вино под раскидистой липой. Из трактира доносился визг скрипки и топот множества ног. Еще несколько часов назад местные крестьяне оповестили горожан о смерти Вертингена, и с тех пор народ гулял. Многие из гостей уже с трудом держались на ногах.

– Ого, уж не Матис ли это, герой Рамберга?

Юноша вздрогнул, завидев, как Зеебах шагнул к нему с распростертыми объятиями. Даже в таком виде трактирщик сразу его узнал. Матис проклял себя за то, что не отговорил Гюнтера от «Зеленого древа». Именно в этом трактире всего пару месяцев назад он помог бежать Пастуху-Йокелю. И вообще стоило рассчитывать, что здесь его кто-нибудь да узнает.

– Уж я‑то знал, парень, что ты не так прост, – прогудел Зеебах и прижал Матиса к широкой груди. При этом он ему заговорщически подмигнул: – А насчет наместника и его стражников не беспокойся. Здесь все на твоей стороне. Гесслер просто не осмелится тебя схватить. А от меня все равно никто ничего не узнает… Выпей-ка для начала. – Зеебах протянул ему полную кружку.

– Спасибо, Дитхельм.

Матис отпил крепкого вина. Оно смешалось в желудке с настойкой, к которой они с Гюнтером приложились по пути в город. До сегодняшнего дня Матис почти не пил и, когда вошел в низкий трактир, уже слегка покачивался.

Окружающий мир тут же наполнился криками, громкой музыкой и запахом пота. Какой-то крестьянин терзал скрипку, второй молотил по струнам. Некоторые ландскнехты отплясывали на столах. В одном из углов Матис заметил Ульриха и стражника Эберхарта, вовлеченных в разговор с двумя веселыми девицами. Только теперь оружейник заметил, что трактир полон женщин. Многие из них были вызывающе накрашены и одеты в тесные корсажи и короткие юбки. Они кружились под музыку, и на их запястьях развевались желтые ленты. В глубине зала Зеебах разговаривал с рыжей, вызывающе наряженной девицей и заговорщически поглядывал в сторону Матиса. Девушка радостно кивала.

«Толку-то от моего маскарада? – подумал Матис, голова его гудела от шума и музыки. – Через час меня тут каждый в лицо будет знать. Надо поскорее смываться».

Но в этот момент к нему, покачивая бедрами, подошла рыжая девица. На ней была пестрая юбка, сшитая из множества лоскутов. Девушка была примерно одного возраста с Матисом, но в своем наряде выглядела много старше.

– Так ты и есть тот самый шельма, что пробил дыру в стене Рамбурга? – начала она насмешливым тоном и при этом игриво стянул с Матиса капюшон; пот вперемешку с румянами стекал по ее бледному, худому лицу. – Ты, должно быть, тот еще сорвиголова.

Матис молча пожал плечами. Он не знал, как вести себя с женщинами, не говоря уже об ухаживаниях. Агнес была единственной в крепости девушкой одного с ним возраста. Знакомые сверстники уже хвастались многочисленными подвигами на любовном поприще; сам же он в этом деле едва ли был искушен. Вызывающая улыбка юной девицы в какой-то мере даже пугала его. К тому же разговаривала она на плохо знакомом ему наречии.