Новый Рим на Босфоре - Алексей Величко

Как правильно отмечают, здесь нет никакого религиозного фанатизма – император реализовал идеал, скопированный с римских устоев: единое государство, единая власть и единая вера. Эту работу начинал еще св. Константин Великий, а св. Феодосий доводил ее до логического завершения. Надо сказать, что деятельность императора не сопровождалась каким-либо сопротивлением со стороны высших клириков и рядовых мирян. За десятилетия церковных нестроений у всех сформировалось практически единодушное мнение о том, что только император в состоянии восстановить мир в Церкви и положить конец богословским прениям. Всем надоели бесконечные Соборы и споры, когда пыл сторон легко переходил границы дозволенного и материализовался в самых настоящих преступных деяниях. Один характерный пример тому, что творилось в Церкви, оставил нам Феофан Византиец, по свидетельству которого епископа Евсевия Самосатского, недавно возвратившегося из заточения, убила одна женщина арианка, попав в его голову черепком с кровли[576].

И если внутренне Никейский Символ уже доказал свою жизнеспособность и истинность, то внешне еще требовались немалые усилия для того, чтобы сделать его единственным для всех церковных общин Римской империи. Это было возможно только путем закрепления его в качестве обязательного для всех государственного закона, что, собственно говоря, и сделал св. Феодосий Великий. Других форм древний мир не знал, как, впрочем, и его преемники.

По приезде в столицу, в духе своего эдикта, император вызвал к себе Константинопольского епископа Димофила (370—379), преемника Евдоксия, главу омийской партии, и потребовал либо принять Никейский Символ, либо оставить кафедру. Епископ попытался было возразить, что царь не волен вторгаться во внутренние вопросы Церкви (как будто до этого Евдоксий не использовал всю мощь власти Валента для пользы своей партии!), и был изгнан с престола. Историческая правда была не на его стороне. Со своими сторонниками он отправился за город, где еще какое-то время совершал богослужения, как епископ, но это уже ничего не определяло. А на его место император сам выбрал св. Григория Богослова (379—381).

Новый Константинопольский епископ относился к знаменитой «Каппадокийской группе» (или «новоникейцам»), куда входили св. Василий Великий, св. Григорий Нисский и другие выдающиеся представители православной партии. В отличие от св. Афанасия Великого, харизматичной натуры вечного борца, претерпевшего многие испытания за свою веру, св. Василий Великий в большей степени стремился к объединению всех небольших по численности никейских групп вокруг себя. Он не был ригористом, как его кумир, и довольно легко в целях икономии опускал вопросы, которые вызывали отторжение у других оппонентов; если, конечно, это не касалось главных вопросов вероисповедания.

Рассказывают, что однажды, еще в 371 г., на обеде в честь памяти мученика Евпсихия зашла речь о св. Василии. Блестящие и восторженные оценки присутствующих резко прервал возглас одного монаха, также присутствовавшего здесь. Он заявил, что св. Василий – еретик, поскольку в ходе одного диспута он не решался говорить ясно и категорично о Божестве Святого Духа. Напрасно присутствовавший на обеде св. Григорий Богослов настаивал, что такое поведение было вызвано нежеланием св. Василия отторгнуть паству, не вполне еще разбиравшуюся в столь сложном вопросе, – монах был неумолим[577].

Заслуга «каппадокийцев» перед Церковью настолько велика, что невозможно хотя бы вкратце не остановиться на личностях их вождей и особенностях их богословия. В их лице блестяще осуществилось давнее желание Оригена призвать средства античной культуры для служения христианству. Обладая великолепным образованием, Отцы-каппадокийцы в своем учении о Троице окончательно установили такую терминологию, которая одинаково отличает и момент единства Божества, и момент троичности. Все, что свойственно Божественной природе, существует в трех Субъектах и принадлежит всем трем Ипостасям. Ипостаси не являются простыми свойствами единого Существа, но представляют собой самостоятельных, хотя и не мыслимых в отдельности друг от друга, носителей единой природы. Их отличие друг от друга касается образа их бытия в связи с взаимными отношениями. Отцу принадлежит, как характерный признак, нерожденность, Сыну – рожденность, Святому Духу – исхождение. Отец есть производящая причина Сына и Духа; Дух Святой исходит от Отца, но познается только через Сына. «Так устанавливается правильная середина между савеллианством и арианством, между иудейством и языческим многобожием». «Три – суть едино по Божеству, и Единое тройственно по свойствам»[578].

Каппадокийцы не только выполнили сложнейшую задачу своего времени – научного разъяснения Никейского Символа, но и принимали деятельное участие в церковной жизни. Примечательно, и это обстоятельство будет играть очень важную роль в последующей жизни Римской империи и Церкви, что каппадокийцы были горячими поклонниками аскетизма и монашества в целом, например, сам св. Василий Великий был одним из организаторов монашества в Малой Азии. Но при всех аскетических настроениях они не были отрешенными от жизни отшельниками, активно выступая на сцену истории как пастыри и церковно-политические деятели[579]. Сам св. Василий Великий был сыном аристократа и держался с таким достоинством и честью, настолько владел мыслью и словом, что невольно вызывал уважение. Он с полным правом мог считаться главой «новоникейцев», хотя, к сожалению, и не увидел своими глазами торжества православного богословия, скончавшись еще совсем не старым человеком.

Необходимо обратить внимание на одно обстоятельство, последствия которого вскоре не заставят себя ждать. Начав в середине 70‑х гг. IV в. активную борьбу с арианами, св. Василий Великий вполне естественно обратился за помощью в Рим, надеясь, что западная столица по достоинству оценит богословие «новоникейцев». В частности, св. Василий очень надеялся, что мнение Запада окончательно положит конец Антиохийской схизме – расколу между «новоникейцами», мелетианами и «строникейцами».

«Пока еще некоторые продолжают стоять, – пока еще сохраняется лед прежнего благосостояния, поспешите к нам, прежде чем наступит окончательное крушение Церкви, поспешите, умоляем вас, дайте руку помощи коленопреклоненным. Да подвигнутся к нам ваши братские сердца, и да прольются слезы сострадания. Не оставьте без внимания половину Вселенной, объятую заблуждением, не попустите угаснуть вере у тех, где она впервые воссияла».

Но Рим остался холоден к его письмам: из 4 посланий (в 371, 372, 376 и 377 гг.) только последние два удостоились ответа папы Дамаса, который ждал не диакона с письмом, а пышного посольства, просящего мира у понтифика. Более того, некоторые «западные» епископы вообще вернули послания св. Василия, найдя их малоубедительными.