Новый Рим на Босфоре - Алексей Величко

Только в 376 г. под влиянием св. Амвросия Медиоланского, симпатизировавшего св. Василию Великому, папа удостоил святителя благосклонным ответом. Но в завязавшейся переписке Рим мало интересовался богословием каппадокийцев, повторяя свое учение, сформулированное еще в начальной стадии тринитарных споров. Стоит ли говорить, что вся эта аргументация была безнадежно устаревшей? Кроме того, некоторые лица, которых Восток в лице «новоникейцев» желал обличить, нашли свою защиту на Западе, и, наоборот, епископа Евсевия Самосатского – верного никейца, Петр, патриарх Александрийский (373—374, 379—380) на Римском соборе 377 г. вместе с другими западными предстоятелями назвал еретиком.

Не столько из-за помощи Рима, сколько благодаря нескончаемой энергии и терпению св. Василия Великого, осенью 379 г. в Антиохии состоялся Собор под председательством Мелетия, где собравшиеся 153 епископа подтвердили решения Римских соборов 369, 376 и 377 гг. Таким образом, наглядно и зримо все «восточные» епископы объединились под знаменем Никейской веры[580].

Большого внимания заслуживает и другой яркий представитель «каппадокийцев», св. Григорий Богослов – первый помощник св. Василия Великого. Будучи сыном епископа Назианзинского, св. Григорий Богослов, тоскуя в провинции, тем не менее до смерти отца помогал тому в управлении епископией, а затем, в 370 г., удалился в Селевкию Исаврийскую. Там он тяжело заболел, и в довершение всех бед до него дошла весть о смерти горячо любимого им св. Василия Великого (379 г.). В том же 379 г. друзья св. Василия – влиятельные Мелетианские епископы уговорили св. Григория отправиться в Константинополь, где никейцы находились под спудом омиев, и их голос вообще был едва слышен[581].

Прибыв в восточную столицу, св. Григорий начал проповедовать в доме одного своего родственника, впоследствии переделанном в храм Св. Анастасии. Его проповеди имели очень большой успех среди изысканной и утонченной столичной публики, и ариане даже наняли убийц для устранения такого неудобного конкурента. К счастью, покушение не удалось. Но это было только началом в цепи неприятностей. Вскоре личность св. Григория насторожила епископа Александрийского Петра – твердого в своем никействе, но человека с узким кругозором. Для Александрийского архиерея все, что относилось к Константинополю, по определению являлось «арианским». Поэтому он быстро организовал отправку в Константинополь некоего Максима Киника, которого надеялся «перерукоположить» в епископы «нового Рима».

Однажды, когда св. Григорий лежал больным дома, разнесся слух, будто Максима хиротонисают египетские епископы. Толпа возмущенных православных константинопольцев вторглась в частный дом, где действительно совершалась хиротония. Киник и остальные епископы убежали прочь от разгневанной толпы, но впоследствии неудавшийся епископ отправился к Петру и требовал отдать ему кафедру, а затем просил помощи у папы Дамаса, но также безуспешно. Когда в Константинополь приехал император, вопрос о епископе столицы практически уже не стоял: царь самолично ввел св. Григория в храм Св. Апостолов, хотя цепь солдат сдерживала толпу ариан, окруживших церковь.

Ситуация получилась парадоксальная – на один и тот же престол одновременно претендовало сразу три лица, и св. Григорий попросил императора собрать Вселенский Собор для решения вопроса о том, кому же принадлежит Константинопольская кафедра. Неожиданно выяснилось, что вопрос о лице Константинопольского епископа способен вызвать новый кризис в Церкви, только что счастливо дождавшейся своего спасителя и покровителя в лице царя. Дело заключается в том, что «староникейская» партия естественным образом была сильна в Египте, где сохранились ученики св. Афанасия Великого. Ярким ее представителем, хотя и, повторимся, недалекого ума, являлся епископ Петр. В свое время, спасаясь от императора Валента, он покинул кафедру и нашел убежище у папы Дамаса, с которым у него возникли тесные отношения.

К тому же Рим и Александрия в те времена активно развивали идею об апостольском происхождении своих кафедр и вытекающих отсюда преференциях. То обстоятельство, что император отверг их позицию при решении вопроса о выборе Константинопольского архиерея, вызвало у них чувство сильного недовольства. И хотя личность Максима не вызывала сочувствия у Дамаса, но для него был важен принципиальный вопрос о том, чье мнение должно довлеть при принятии такого рода решений. Как видно, те полномочия, которые не так давно закрепил за Римским епископом император Грациан, уже дали глубокие ростки в их сознании. Поэтому св. Григорий Богослов был совершенно прав, попросив императора созвать Собор; это и явилось единственной причиной его созыва[582].

Конечно, царь придерживался обратного мнения, чем папа Дамас, естественно недоумевая, почему он, взявший на себя ответственность за состояние церковного благочестия, обязан консультироваться по данному вопросу с одним из епископов Церкви, пусть даже и весьма авторитетным. Зимой 380 г. св. Феодосий созвал Собор в Константинополе, куда пригласил исключительно восточных епископов, которых собралось около 150 человек. Там блистали такие знаменитые имена, как св. Мелетий Антиохийский (360—381), св. Григорий Нисский – брат св. Василия Великого, св. Тимофей Александрийский (380—384) – епископ Петр к тому времени уже умер, Элладий Кесарийский – преемник св. Василия Великого. Интересно одно предание, связанное с именем Мелетия Антиохийского. Рассказывают, что когда император был еще частным человеком, ему явился во сне Мелетий Антиохийский и пророчествовал о его грядущем царствовании. И хотя до этого дня царь и епископ не были знакомы друг с другом, св. Феодосий тут же узнал его и облобызал.

Поскольку, как представлялось императору, вопрос о Константинопольской кафедре не касался Запада, никто из западных епископов приглашен не был. Можно предположить и еще некоторые мотивы, которыми руководствовался император, отказывая Западу в участии в Соборе. Деятельность св. Василия Великого, о которой он не мог не знать, равно как и св. Григория Богослова, привела его к убеждению, что Рим не только не помог Востоку в преодолении арианства, но невольно способствовал тому, чтобы «духоборцы», в лице Константинопольского епископа Македония, какое-то время пользовались серьезным влиянием. Кроме того, учению о «непогрешимости» Римского папы, которое так рано зародилось на Западе и которое с таким упорством отстаивали понтифики, нанес сильный урон факт общения с Маркеллом, учение коего Восток дружно анафематствовал. Так или иначе, но в мае 381 г. Собор открыл свои заседания без папских легатов.

Как и многие другие церковные собрания, II Вселенский Собор не был свободен от человеческих страстей. Изначально было понятно, что египетские епископы составят фронду председателю Собора св. Мелетию и св. Григорию Богослову, что и случилось на самом деле. Нам неизвестно ни число заседаний, ни их детали – практически все документы Собора исчезли в веках. Но, как можно предположить из отдельных эпизодов, император наверняка присутствовал на его первом заседании, когда решался вопрос о св. Григории Богослове, и на некоторых других. По-видимому, впоследствии он не принимал участия в его деяниях, как это следует из содержания самого послания Собора св. Феодосию. Пожалуй, в этом не было необходимости: Собор дышал духом св. Василия Великого, все напоминало о нем. Оставалось только удивляться, почему столь редкий по своему единомыслию Собор не состоялся ранее? У Отцов практически не возникало вопроса об истинности Никейского Символа Веры, и вопрос об обсуждении «Единосущия» вообще не стоял.