Тайное дитя - Луиза Фейн

– Будьте любезны, отведите меня к моей дочери, – говорит она, изо всех сил стараясь убрать из голоса дрожь. – Я действительно намерена увезти ее отсюда, и вы меня не остановите.

– Это нежелательно. Может, мы вначале немного побеседуем в моем кабинете? – Он достает носовой платок и промокает вспотевший лоб. – Профессор Хэмилтон настоятельно просил предупредить весь персонал, дабы предотвратить любые ваши поспешные действия. Я сказал управляющему, что не видел вас, и усомнился в возможности столь позднего визита. Мистер Гловер уверен, что вы появитесь утром.

Элинор сглатывает:

– Думаю, вам не терпится сообщить ему, что я уже здесь.

Врач смотрит на нее из-под набрякших век.

– У меня нет желания вторично беспокоить его, – медленно произносит он и добавляет: – Если, конечно, вы сами не попросите об этом.

У Элинор подкашиваются ноги. Она вспоминает слова сестры Бейкер: эксперименты доктора Эверсли проводятся втайне от сэра Чарльза и управляющего Гловера. Интересно, чем вознаграждают сестру Бейкер за сохранение тайны?

– Я… я хочу, чтобы с моей дочерью все было в порядке, – наконец говорит Элинор. – Хочу видеть ее в безопасности.

Доктор Эверсли улыбается. У него теплая улыбка.

– Того же хочу и я, миссис Хэмилтон. Того же.

– Простите, я не поняла.

– Давайте поговорим в моем кабинете, – снова предлагает он. – Незачем, чтобы нас увидели разговаривающими в коридоре.

Элинор послушно идет с ним, поднимается по лестнице и оказывается в освещенном кабинете, мимо которого уже проходила. У нее мелькает мысль: если никто не знает о ее приезде, вдруг этот доктор запрет ее или сделает с ней еще что-то недопустимое? К счастью, она приехала не одна. Софи, ожидающая ее снаружи, поднимет тревогу. Возможно, уже подняла, поскольку отсутствие Элинор затянулось.

Доктор Эверсли указывает на стул, а сам садится за стол.

– Хотите чего-нибудь выпить? – откашлявшись, предлагает он.

Она качает головой и внимательно рассматривает врача. Судя по выражению его лица, у него нет по отношению к ней преступных намерений. И в то же время он не испытывает никакого стыда или даже неловкости за превращение ее дочери в подопытную мышь. Элинор едва не задыхается от гнева.

– Я вам уже представился, – начинает он. – Я один из здешних врачей и занимаюсь лечением Мейбл.

– Доктор Эверсли, я бы очень хотела видеть ее, – со всей доступной ей вежливостью напоминает Элинор.

– Когда вы видели ее в последний раз? – спрашивает доктор Эверсли и хмурится.

– Более трех месяцев назад, и причина не в моем нежелании ее навещать. Мой муж не позволил бы…

– Должен вас предупредить, – говорит доктор Эверсли, наконец-то глядя ей в глаза, – что состояние Мейбл серьезно ухудшилось.

– Я в курсе, – ощущая отчаяние, говорит Элинор. – Сэр Чарльз регулярно присылает нам отчеты о состоянии Мейбл. Мы знаем, что ситуация безрадостная. Потому я и приехала сюда! Я хочу попытаться…

– Мне точно известно содержание вашей попытки, – поясняет доктор Эверсли. – И это еще одна тема, которую я хочу с вами обсудить! Во-первых, сообщаю вам, что сэр Чарльз рассказал мне о методе лечения, который вы хотели попробовать на Мейбл. Это было сказано с изрядной долей иронии. Сэр Чарльз шокирован и изумлен, что нашлась мать, желающая подвергнуть свою дочь столь нелепому и жестокому испытанию. Он показал мне материалы, которые вы ему оставили. Велел избавиться от них. – Доктор Эверсли замолкает.

– Продолжайте!

– Дело в том, что я уже слышал об этом лечении голоданием. Несколько лет назад я прочел о нем в одном медицинском журнале. Разумеется, я прочел все ваши материалы, и они меня воодушевили. Я сказал сэру Чарльзу, что такой метод мог бы помочь нашим больным. Короче говоря, мы с ним разошлись во мнениях. – Он снимает очки, затем снова надевает. – Дело вот в чем. Вне всякого сомнения, сэр Чарльз – светило современной медицины. Пожалуйста, поймите меня. Я никоим образом не хочу плохо отзываться о друге, коллеге, старшем по должности и, наконец, о моем работодателе! Надеюсь, это вы понимаете? Однако сэр Чарльз, как бы это выразиться… – Доктор Эверсли барабанит пальцами по столу, словно решая, насколько открываться перед незнакомой женщиной. – Сэр Чарльз – человек старой школы в том, что касается его мышления и нежелания рисковать. Но я считаю: в жизни приходится рисковать, если мы хотим достичь прогресса. Если хотим продвинуть медицину. Согласны? – спрашивает доктор Эверсли и широко улыбается ей.

Элинор силится понять его слова. Такое ощущение, что за этой словесной прелюдией последует нечто неприятное. Ее начинает мутить.

– Я что-то не понимаю ваших слов, доктор Эверсли, – признается Элинор и в отчаянии смотрит на часы.

Не тянет ли он время, дожидаясь приезда Эдварда. И что тогда?

Доктор Эверсли смотрит на нее ясными карими глазами.

– Буду с вами откровенен, миссис Хэмилтон, – откашлявшись, продолжает он. – Мне давно следовало написать или позвонить вам. Но сэр Чарльз строго запретил это, понимая, что профессор Хэмилтон будет против. И потому я решил проявить своеволие. Своеволие во имя высшего блага. Иногда приходится брать быка за рога, проявлять мужество и не думать о последствиях. Вы меня понимаете?

Элинор лишь смотрит на него и ждет, когда он расскажет об эксперименте.

– Итак, эксперимент… Пока еще слишком рано, но мы не должны терять надежду. Я полностью прекратил давать Мейбл лекарства. Состоянием, в котором вы ее увидите, она целиком обязана новой программе. До того как я начал лечение Мейбл, ее состояние стремительно ухудшалось. Она уже не управляла опорожнением мочевого пузыря, перестала играть, перестала нормально говорить и общаться. Она теряла умственные способности, все больше впадая в слабоумие.

Сердце Элинор бьется так громко, что врач, должно быть, тоже это слышит.

– И потому… – доктор Эверсли делает очередную паузу, глядя на Элинор, – я вошел в контакт с доктором Петерманом из клиники Мэйо в Миннесоте, автором статьи, которую вы оставили сэру Чарльзу. У него есть программа исследований. Я решил начать собственную программу и попросил у него помощи в отборе наиболее подходящих пациентов и в проведении необходимых проверок. Знаете, Мейбл оказалась идеальной кандидаткой. Она не поддается действию никаких лекарств, совсем еще мала, и у нее наблюдаются припадки необычного типа. Сейчас в моей программе участвуют десять пациентов.

– Но почему… почему я об этом не знала? Я тоже нахожусь в контакте с доктором Петерманом! Вы должны были уведомить меня о принимаемых решениях. Я просто не понимаю, как вы без нашего разрешения начали экспериментировать с Мейбл!

– Когда вы помещали Мейбл в колонию, – кротким тоном отвечает доктор Эверсли, – вы дали нам разрешение лечить ее тем методом, какой мы сочтем наилучшим. По моему профессиональному мнению, этот метод является наилучшим.