Умереть и воскреснуть, или Последний и-чу - Леонид Смирнов

Простым рукопашным приемом я перекинул его через себя. Жандарм шмякнулся спиной о край обрыва и исчез. Вопль ужаса вырвался из него уже в полете — по ту сторону жизни и смерти. Я не хотел его убивать, но война есть война.

Предпоследняя фраза заклинания произнесена. Осталась последняя. Теперь жандармов было двое — тех, что опередили остальных. Эта пара летела на меня, словно таран. В мгновение ока сжавшись в тугой комок, я поднырнул им под руки. Жандармы пронеслись мимо и ласточкой нырнули в никуда.

Остальные затормозили, остановились в пяти шагах от меня. И тут я прочитал заключительные слова заговора, скинул исподнее. Можно прыгать. Глянул под ноги, и сердце оборвалось. Ножа не было. Кто-то из жандармов зацепил его ногой, и мой «оборачиватель» улетел вместе с ними в пропасть. Сейчас действие заговора кончится, и я не смогу его повторить.

Один миг на размышление. Я бросился к застывшим неподалеку жандармам. Время для меня замедлилось, а они не ожидали подобной наглости от загнанного в угол, безоружного, а теперь еще и голого противника. В прыжке я ударил тощего унтера ногой в лицо. Унтер начал падать, и, пока он, словно завязнув в густом воздухе, все никак не мог грохнуться оземь, я выхватил из его ножен шашку. Однако стоявший рядом подхорунжий не сплоховал и успел-таки выбить ее у меня из рук. Шашка вонзилась в грунт у нас под ногами.

«Поздно! Поздно!» Ужас долбил мою голову. На меня кинулись все разом. И от отчаяния повторив последнюю, ключевую фразу заклинания, я перепрыгнул через воткнутую в землю шашку.

Вспышка в глазах. Валящиеся грудой тела. Могучая птица, раздирая сабельными когтями лица и руки людей, выкарабкивается из-под них. Руки тянутся за ней, хватают ее за ноги, за хвост, выдирая пучки перьев. Она яростно взмахивает крыльями, пытаясь оторваться от земли, тянет с собой кого-то из жандармов…

Наконец руки разжимаются, и птица кидается с обрыва, на лету расправляя паруса крыльев. Запоздало ударяют выстрелы — палят те, кто не сунулся в кутерьму. Пуля прошивает левое крыло, не задев кости. Можно лететь. Взмах, взмах, еще один…

Вскоре я догнал Настю — за поворотом реки, там, где не достанут жандармские пули. Она планировала, следуя речной стремнине, едва не чиркая маховыми перьями волны.

Черная и белая птицы — огромная и чуть поменьше — соединились в сажени над водой, коснувшись друг друга кончиками крыльев. Одновременно взмыли вверх, соприкоснувшись на миг грудками, и снова разлетелись в стороны. Они кружились, то сближаясь, то удаляясь друг от друга. Затем, поймав воздушный поток, плавно поднялись над Танжеркой, чтобы начать дальний перелет. Они устремились на юг — в сторону чужеземных гор и пустынь.

Ох как непросто свыкнуться с новым телом, его поразительными возможностями и жуткими, на взгляд человека, недостатками. Попробуй за считанные минуты научись справляться без рук. Сумей пользоваться крыльями так, чтобы они не смятым парашютом бросали тебя в последнее пике, а несли над землей. Ощути свои новые размеры, впишись в окружающую среду, не пытаясь втиснуться в отверстие вдвое меньше тебя размером и не биясь о верхушки деревьев, крыши и телеграфные провода…

Учиться методом проб и ошибок мы не могли. Слишком дорогими вышли бы эти уроки. Я то и дело вынужден был заговаривать себя, чтобы не врезаться в скалу или не зацепить верхушку кедра. А вот как помочь Насте? Был ли достаточен для заговора гортанный птичий клекот, который я издавал?

Общеизвестно: произнести заклинание про себя недостаточно — необходимо облечь его в звуки. Птичья «речь», за исключением речи попугаев, скворцов и воронов, нечленораздельна, а наши с Настей голосовые связки были ничуть не лучше гусиных или воробьиных. Но я упрямо предпринимал одну попытку за другой, оглашая небеса странными пронзительными звуками.

Удивительно: моя жена ни разу не упала. Помаленьку научившись летать, она упорно следовала за мной. Правда, слишком, слишком медленно. Я мог лететь втрое быстрее, и мне то и дело приходилось делать круги, поджидая Настю.

Моя жена… Как странно звучат эти два слова. В Кузнецке-на-Томи мы стали мужем и женой. В той самой дешевой квартирке, откуда нам пришлось улепетывать по крышам. До последнего я оттягивал наше соединение, сочетание. Даже когда понял: не сможет она прожить без меня…

Я долго не мог побороть свой страх. И, по правде говоря, правильно, что боялся. Не имел я права втягивать мирскую девушку в круговерть погонь, предательств и смертей. Не имел… Но любовь нельзя уговорить.

Надежды выловить мой нож со дна реки или найти того подхорунжего с шашкой у нас не было. Добудь мы эти «железяки», остальное — дело техники: взлететь в небо с зажатой в стальных когтях шашкой, выпустить, чтобы она вонзилась в верхушку утеса, — и перепрыгивай (вернее, перелетай) через нее сколько душе угодно.

Оставалось надеяться на помощь фаньских и-чу, начавших практиковать умения четыре или даже пять тысяч лет назад. Они присоединились к Гильдии на рубеже старой и новой эры по непонятной мне причине — разве что из жалости к беспомощным, но самоотверженным европейским собратьям? И мы полетели на юг-восток — в дикие западные уделы некогда могущественной, а ныне разорванной на части Империи Фань.

Я решил направиться в древний город Баян-Гол, к Великому Логику Шэнь Чжэню, опальному со дня воцарения в Фаньском царстве второй тангутской династии. Шэнь Чжэнь отбывал в этой глуши почетную ссылку.

Путь неблизкий: над тайгой и степями, а потом самое страшное — тыща верст над хребтом Хангай, над солончаками Долины Озер и безжизненной пустыней Гоби. Многодневные странствия без воды и пищи — непросто заставить себя охотиться на живых тварей.

…Мы летели на юг-восток уже третий день. Настя еле-еле махала широкими крыльями. Она не умела правильно лететь — ловить восходящие потоки воздуха, планировать как можно чаще и дольше, используя прекрасные возможности хвоста. А без еды ее силы таяли еще быстрей, но она так и не смогла себя пересилить и начать охоту на зайцев, мышей или сусликов. Мне-то, опытному и-чу, еще мальчиком наученному выживать в тайге, совершившему сотни походов по диким местам, было не впервой питаться мелкой живностью. К парному мясу привыкнуть не труднее, чем к зеленым ягодам или сырым грибам.

Я как мог старался облегчить Насте долгий путь: приносил ей в клюве ветки с гроздьями ягод, находил удобные места для водопоя, строил для ночевок что-то вроде огромного гнезда. Это пока мы летели над лесом. А что я мог сделать, когда начались камни и пески? Она слабела с каждым часом, и мы летели все медленней.

До Баян-Гола нам не добраться. В пустыне Настя погибнет, да и я, если останусь с ней, — тоже. А я останусь… Ничего не попишешь — придется сделать остановку. Надо только выбрать подходящее место. Такой оазис, где мы сможем передохнуть, напиться вдосталь и утолить голод. Вот и думай…

Если бы я хоть что-нибудь понимал в джунгарских пустынях, ни за что не забрался бы в этот раскаленный мешок. Мы очутились меж двух остроконечных скальных гряд. Долина имела узкую горловину, перекрытую маленькой, но неприступной крепостью. Там, под ее защитой, в зеленом раю оазиса жили сотни людей.