Неизменная любовь - Ольга Горышина

— Все можно — это как раз твое, — огрызнулась я в ответ и расхохоталась.

Тихо. Чтобы ни внизу, ни через холл меня не услышали.

Мы все чинно позавтракали овсянкой с ирландским заспиртованным медом, и я решила всеми правдами и неправдами выставить молодую хозяйку с моей кухни.

— Мама, ты не можешь ехать с нами в замок, — взвился Мишка. — И в Ирландии в каждой деревне свой замок. Мы хотим побыть с тобой!

— Вечером вы побудите со мной, а сейчас покажи Эйлин финский замок. И привези мне вашу фотографию в костюмах, как есть у нас с папой, понял? Папа проследит…

— Яна, я никуда без тебя не поеду…

Березов что, экспериментальным методом за одну ночь выучил английский? Как он понял, что я говорю сыну?

— Слава, я в порядке, — ответила я все же по-русски. — Этот сапожок просто чудо чудное. Бабушку возьми, а дедушку оставь. Папа не сможет подняться по крутым лестницам.

Если бы Березов не согласился ехать, я бы выпинала его из дома своей костяной ногой! Пусть едем с сыном — иначе потом меня поедом съест. И мы остались с папой одни, вышли на веранду — он с книжкой, я с крючками для ирландского кружева. Говорить мы особо не собирались. Сплетничать о детях я бы точно не стала. Но вдруг он заговорил. Первым!

— Ян, у вас все спокойно?

— Что ты имеешь в виду, пап?

— Все! И Мишу, и его девушку и… ту девочку из детдома.

Я расправила плечи, выкатила грудь, набрала побольше воздуха в легкие и ответила просто:

— Пап, мы об этом не говорим.

— То есть вы окончательно решили не брать ее к себе?

— Пап, мы об этом просто не говорим. И, пожалуйста, не поднимай эту тему. Тем более при Мишке.

Я и боялась, что Березов молчит только потому, что в доме сын, и он не хочет посвящать Мишу в данный вопрос. Наверное, боится, что Мишка станет на мою сторону, ни секунды не колебаясь. Но, когда все разъедутся, и мы действительно останемся с ним наедине, Слава спросит — не передумала ли я? Обязательно спросит. И я безумно боюсь его реакции на мое твердое «нет». Он же не думал купить мое «да» бриллиантиками? Он же не такого плохого обо мне мнения. Я надеюсь…

Вечером беседа получилась более оживленной. Эйлин, как и на фотографии, подносила к столу всякие блюда, будто у нее единственной в этой семье были здоровые ноги. Без косметики, вся такая яркая с веснушками, она действительно будто сошла с какой-нибудь пасторали — пастушка-служанка в средневековом наряде. Мишке вот костюм бара не шел, особенно берет!

— Эйлин, хватит бегать. Пожалуйста, сядь со всеми за стол. У нас есть художник. Его фамилия Репин. Наш, хотя финны считают его своим, и если вы зайдете в художественный музей перед отлетом из Хельсинки, который рядом с вокзалом, то первой картиной вы увидите его полотно. То, которое он лично, наверное, подарил финскому правительству, когда финские делегаты явились к нему на дачу, которая после революции оказалась на время финской территорией, с предложением финского гражданства.

— Мам, без политики…

— Я вообще-то про историю, которую все, кроме Эйлин, знают. Так у него в столовой стоял круглый стол, и на нем в центре был установлен такой типа штурвал, чтобы каждый мог прокрутить к себе стол и взять нужное блюдо. У него в доме было самообслуживание. От самого входа до стола. Сам разделся, сам вымыл руки, сам положил себе еду. Если кто-то вдруг решал за кем-то поухаживать, тут же с позором отправлялся на крохотный балкончик и рассказывал в наказание смешную историю.

— Я знаю много смешных историй, — вспыхнула бедняжка.

— Я уверена, что знаешь. Просто не надо нас обхаживать. Кроме меня, тут все здоровы.

Хотелось добавить — физически. Но я промолчала. С психическим здоровьем у нас в семье напряженка. Но пока было затишье. Березов ничего не говорил. Даже не шутил. Впрочем, я знала причину. Завтрашний совместный завтрак станет последним.

Сейчас, лежа в кровати, мы оба вслушивались в скрип половиц. Нам хотелось насладиться присутствием в доме сына, а вовсе не следить за тем, в какой комнате он в действительности ночует. Глупые, к чему шифроваться… Мы ведь тоже когда-то были молодыми…

Слава молча обнял меня и ткнулся носом между моих лопаток. Я накрыла ладонью скрещенные у меня под грудью пальцы и ничего не сказала. Слова только мешают понимать друг друга. Так ведь ты сказал, Лис? Люди просто забыли, что иногда нужно слушать сердце. Потому что если его долго не слушать, оно может и вовсе замолчать.

Как бы поскорее заснуть, чтобы не слышать больше раздающихся за спиной тяжелых вздохов? У меня тоже щемит сердце. Я тоже через день и через да так и буду прислушиваться к отсутствующим в доме шорохам. И дети обязательно что-то забудут, и я стану перекладывать эту вещь с места на место, чтобы не потерять и потом вернуть законному хозяину. Это я буду так себя обманывать, а на самом-то деле буду искать следы Мишкиных рук — пусть даже на вещи Эйлин, его запах, его… его самого.

Я ведь собственноручно отправила его на зеленый остров. Так отчего же мне сейчас так плохо? Оттого ли, что я одновременно потеряла двух своих мужчин. Один за двумя стенками, другой в двух миллиметрах от меня, но оба жутко далеки и по обоим я уже скучаю. И если одного не хочу возвращать домой, потому что это его выбор, то второго вернуть необходимо, потому что это его дурь.

— Слава, спи, пожалуйста.

Я попросила тихо и без вызова, но он почему-то молча разомкнул пальцы и повернулся ко мне спиной. Хорошо еще не отодвинулся. Да что же это такое…

Я повернулась следом и обняла его сама. Слава замер. На мгновение. Наверное, хотел что-то сказать или обнять или еще что-то, но не сделал ничего. Так мы и лежали молча. Правда уже в тишине. Он перестал тяжело вздыхать. Успокоился? Вряд ли. Просто хотел сделать вид, что уснул. Ведь именно об этом я его попросила.

Утро выдалось до безумия нервным. И за общим напряжением я перестала даже чувствовать больную ногу. Мишка попросил научить Эйлин печь тонкие блины. Бабушка, не выдержав суеты и чада, ушла с кухни. Мужики уселись в гостиной и создавали вид — вернее сказать, шум — деловой беседы.

Мне приставили к плите стул, и я то садилась, то вставала, но вскоре поняла, что мне легче просто опираться на спинку. Мать на веранде, наверное, продолжала ворчать, что я идиотка и не жалею себя, что вот, блин, приспичило, и у Мишки вообще нет совести. Про Эйлин она ничего не сказала. Наверное, для несчастной блинной ученицы она припасла слова нецензурные.

— Мой муж любит блины со сметаной и вареньем, — сказала я, с упоением глядя на высокую горку свежеиспеченных блинов. — Майкл просто со сметаной. Но сегодня мы сделаем блины с копченым лососем, потому что у нас его слишком много.

Потом немного поговорили про рыбалку и выяснили, что папа Эйлин терпеть не может рыбачить, а у деда даже имелась специальная рыбацкая лодочка, которую до сих пор строят по древним кельтским схемам. Мать Эйлин к слову не пришлась, и я смирилась с тем, что придется самой составлять о ней мнение прямо на свадьбе. На свадьбе… У меня заныла не только нога, но и все тело, и я попросила Эйлин помочь мне передвинуть стул поближе к столу, чтобы я сидя занялась начинкой и закручиванием блинов в трубочки.