Неизменная любовь - Ольга Горышина

— Пусть начнёт с рыбы. Пригодится в будущем, — усмехнулся Березов после ужина, когда Лена ушла вместе с собакой к себе в комнату.

И мне захотелось отходить его полотенцем. Причем, мокрым. И больно!

Но приготовили мы ему на завтра как раз рыбу.

— Не забудь похвалить, — с не меньшим сарказмом шепнула ему я, открывая окно на проветривание.

Уже топили. Нещадно. Скоро зима. Новый год. А мы с мамой до сих пор не разговариваем.

Стол привезли через неделю после заказа, но репетиторы пришли уже в среду. У нас не было времени на раскачку. Заниматься можно в большой комнате. Я это знаю на собственной шкуре. И…

— Слава, только ты не лезь. Она сама справится с домашками, а если нет, мы платим репетиторам за то, чтобы она начала справляться. Пусть работают…

— А я здесь тогда на что? — в его голосе звучала детская обида.

— А ты здесь для того, чтобы не орать. А ты орал на меня. Я это помню. И чем больше ты орал, тем сильнее я тупела. Так что не лезь. Вон лучше в цирк с ней сходи.

— И с тобой.

И со мной. Хотя меня интересовал больше мой домашний цирк в лице Катерины Львовны.

— Мама, — я наконец не выдержала и позвонила первой. — Нас теперь четверо Березовых, не считая собаки. По документам и по факту. Может, ты все-таки познакомишься с моей… — я сделала паузу не нарочно, просто сердце екнуло, — дочерью?

Я это сказала. Да, сказала! Хотя меня и продолжали звать Яна Игоревна, но с документами не поспоришь. Паспорт у нее теперь на другую фамилию. На мою!

— Нет, Яна, не хочу. У меня один внук. Миша. Но если хочешь, можем выпить с тобой кофе. Вдвоем.

— Вдвоем, мама, я ничего не могу больше делать. У меня дома дочь. И одну я ее не оставляю.

Да, все шло слишком гладко, и я боялась подвоха со стороны несчастного ребенка, который, возможно, только притворяется счастливым. Правду, наверное, знает одна лишь Стелла, но я пока еще не выучила собачьего языка. Я учила Лену английскому и не только по школьной программе, а потому что в феврале нас ждала Ирландия, и в шкафчике уже лежал заграничный паспорт с Шенгенской визой, которой мы воспользуемся уже в конце декабря на русско-финской границе.

— Мам, ну ты вообще даешь… — выдал мне сын на сообщение, что у него теперь имеется сестра.

— Да, а папа твой тут получается совсем не при чем как бы?

Я выдала это со злостью. Сын ответил мне со смешком:

— В этом случае как бы нет.

— Знаешь, а она на вас похожа внешне, — выдала я как факт, а не для того, чтобы позлить сына.

— А лучше б на тебя…

Его хрен разозлишь! И меня теперь тоже. Я рычу только взаперти в самой маленькой комнате в квартире. Никто не должен видеть, как мне плохо и тяжело. Мама обязана быть сильной. Если не мама, то кто? Папа, что ли?

— Ленусь, это же элементарная математика!

Я швырнула прихватку, которой доставала из духовки шарлотку, и ринулась в комнату.

— Слава, у тебя телефон звонит, не слышишь, что ли?

Телефон его не звонил, но лежал на кухне, и я могла лгать без зазрения совести. Березов швырнул ручку и пошел следом за мной. Я закрыла дверь и прорычала тихо:

— О чем я с тобой говорила?

— О чем? — Березов действительно проверял свой телефон и, конечно же, не нашел ни одного пропущенного звонка. Звонить ему некому! Друзей у него нет. — Ян, в чем дело?

Он, видимо, догадался про обман. Или за запахом шарлотки все же уловил мои злобные флюиды!

— Во-первых, не ори на ребенка. Во-вторых, я просила не называть ее «Ленусь», просила?

Березов громко выдохнул.

— Ян, это уже шиза. Не меньше.

Я на мгновение прикрыла глаза.

— Слава, я не могу слышать это имя из твоих уст. Не могу. У меня жуткое дежавю и мне плохо. На физическом уровне. Тебе меня не жалко, нет?

Он молчал.

— В этом доме есть только «Янусь», ясно?

— Мне ясно лишь одно. Что у моей жены поехала крыша.

Он сказал это почти что в полный голос, но я все равно прошипела тихо:

— Ты приложил к этому руку. Я тащу на себе этого ребенка, не ты. Я разругалась с собственной матерью. Я даю взятки директору школы, чтобы никто не узнал о прошлом Лены. Я пытаюсь быть матерью в то время, как мне хочется быть женой. Просто женой. А меня, как жену, уже никто и не видит. У него есть «Ленусь», какого хрена ему нужна «Янусь»?! Янусь должна лишь стелить, чтобы Лене не больно падать было.

Березов схватил меня за плечи. Думала, тряхнет. Нет, только сжал их, стиснул с нечеловеческой силой, и я чуть не взвизгнула. Но сдержалась.

— Прекрати! Не обвиняй меня в том, в чем я не виноват. У меня нет дежавю. Я смотрю вперед. И я хочу видеть будущее в радужных тонах, но ты сгущаешь краски. Не становись похожей на свою мать. У тебя все в жизни хорошо, Яна. Ты горы свернула за эту осень. Просто на улице сейчас гадость. Но мы скоро поедем в зиму, в настоящую зиму.

Я вырвала плечи, шагнула к столу, одержимая желанием засветить Березову шарлоткой между глаз. Но я не могла позволить себе это сделать. В доме ребенок. В доме скандалам не место.

— Иди к ней, — буркнула я, не оборачиваясь. — Еще один крик, и я тебя зарежу. Честное персидское слово.

Он ушел, не придержав дверь, и та громко хлопнула. Я рухнула на стул и схватила из вазочки апельсин. Ну да… а ты, Янусь, съешь апельсин…

Не жалея ногтей, я принялась драть с него шкурку, не испытывая никакого желания его есть. Почистила, разделила на дольки, положила на блюдце и отнесла в большую комнату.

— Мы еще не закончили, — прорычал Березов при моем появлении.

Я шарахнула блюдцем по столу. Молча. И не ответила на молящий взгляд Лены. Я спасать тебя не буду. Это он тебя спас, не я.

— Ян, ты просто устала, — тронул меня Березов за плечо, когда я легла спать. Поздно. В надежде, что он уже заснул.

— Тогда дай мне спать и не гунди.

Он убрал руку. Резко. Как ошпаренный. И ничего не сказал. Молча отвернулся.

В квартире тишина. Никто не скребется под дверью. Я теперь даже не хозяйка для Стеллы. Мамой мне тоже не стать. Не получается. Как таких родителей называют — смотритель в зоопарке: дитё накормлено, выгуляно, получает хорошие оценки — в будущем. Можно гордиться общественными достижениями. Только гордости нет. Одна апатия. Я ничего больше не хочу. Город украшают к праздникам, а у меня в голове если и загорается, то только тревожная лампочка: что-то не так, что-то совсем не так…

— Яна, не хотите устроить в студии что-нибудь детское? — спросила Анюта. — Раз у вас теперь есть дочь.