Аламут - Владимир Бартол

class="empty-line"/>

Теперь все стало ясно.

Мое сердце обрело покой, мой разум - цель.

И невообразимое блаженство охватывает меня, Мириам,

когда я смотрю в твои глаза.

В глазах Мириам блестели слезы. Чтобы скрыть их, она быстро поцеловала его. Было так больно, что она могла бы умереть.

Бедный мальчик, подумала она. Такой искренний, такой хороший и такой молодой. В его сердце нет места лжи и обману. И именно я должна подготовить его к тому, чтобы он стал жертвой Хасана.

"Что случилось, Мириам?"

"Ты так молода и так хороша".

Он улыбнулся и покраснел.

Его мучила жажда. Он опустошил свою чашу.

Внезапно он почувствовал слабость. Его голова начала кружиться. Перед глазами появились новые картины. Он схватился за голову и упал назад.

"Я слеп! Аллах, я ослеп! Где ты, Мириам! Я тону. Я лечу сквозь космос".

Девушки были напуганы. Мириам обняла его.

"Я здесь, ибн Тахир. С тобой".

"Я чувствую тебя, Мириам", - сказал он и устало улыбнулся. "О Аллах, все изменилось. Я просто видел сон. Аллах, я лечу обратно тем же путем. А раньше мне только снилось, что я прибыл в священный город Каир. Ты слышишь, Мириам! Я вошел во дворец халифа. Вокруг меня было темно. О, та же тьма окружает меня и сейчас. Обними меня крепче, Мириам, чтобы я мог почувствовать тебя! В большом зале было темно. Если я оглядывался назад, к дверям, то там снова было светло. Но стоило мне посмотреть в сторону трона, как я ослеп. Я услышал голос халифа. Это был голос Саидуны. Я посмотрел в его сторону. Я был слеп. Я обернулся ко входу, и зал был ярко освещен. Всемилостивый Аллах! Какая слабость! Я больше не чувствую тебя, Мириам! Дай мне знак, укуси меня, укуси меня ниже сердца, сильно, чтобы я почувствовал тебя, чтобы я знал, что ты все еще со мной".

Она откинула его пальто и укусила его ниже сердца. Она чувствовала себя невыразимо несчастной.

"Теперь я снова чувствую тебя, Мириам. О, какие просторы! Смотрите! Этот город подо мной! Посмотри на золотой купол, на зеленые и красные крыши! Видишь ту лазурную башню? Вокруг нее развевается тысяча знамен. Ничего, кроме длинных разноцветных флагов. О, как они развеваются на ветру! Мимо меня проносятся здания и дворцы. О, как быстро! Держись за меня, я прошу тебя, держись за меня!"

Он упал и глубоко застонал.

Девочки были в ужасе.

"Нас постигнет несчастье", - сказал Сит.

"Было бы лучше, если бы мы прыгнули в реку, - пробормотала Мириам.

Ибн Тахир находился в глубоком бессознательном состоянии.

"Покройте его мантией!"

Они повиновались. Мириам легла на спину и уставилась сухими глазами в потолок. Когда Абу Али и Бузург Уммид остались одни на вершине башни, они вопросительно посмотрели друг на друга. Затем они долго смотрели на крепостные стены.

Наконец Бузург Уммид спросил: "Что вы скажете по поводу всего этого?"

"Мы попали в сети, из которых будет трудно выпутаться".

Я говорю: "Как Аллах есть Аллах, так и ибн Саббах - безумец". "

"Опасный спутник, во всяком случае".

"Думаете, мы должны стоять, скрестив руки, и просто наблюдать? Что делает тигр, когда попадает в волчий капкан?"

Абу Али рассмеялся.

"Он прокусил ее насквозь".

"Ну?"

"Так что кусайте через него".

"А ты не боишься, что он может отправить нас двоих в такой рай?"

"Если это хороший вариант, мы не будем сопротивляться".

"Мы не будем сопротивляться, даже если это плохой вариант".

Он подошел к Абу Али.

"Послушай, Абу Али. Сегодня еще есть время. На вершине этой башни будем только мы трое".

"Что вы имеете в виду?"

"Могу ли я довериться вам?"

"Один ворон не нападает на другого. Лучше они вдвоем возьмутся за орла".

"Давайте подождем у входа, когда он вернется. Я ударю его сзади по голове рукояткой меча, чтобы он вырубился. Потом мы сбросим его с крепостных стен в Шах-Руд".

"А верующие?"

"Мы заставим их поверить, что он не вернулся из сада".

"Но евнухи узнают, что он это сделал. Мы не выберемся отсюда живыми".

"К тому времени, когда правда выйдет наружу, мы с тобой уже будем Бог знает где".

"Нет такого верующего, который не рисковал бы своей жизнью, чтобы отомстить за него. Вокруг нас действительно натянута сеть".

"Все действия требуют риска".

"Для нас было бы менее рискованно ждать престолонаследия".

"Хасан - сумасшедший".

"Не настолько безумен, чтобы не догадаться, о чем мы думаем".

"Ты боишься?"

"А ты нет?"

"Именно поэтому я хотел бы снова иметь возможность легко дышать".

"Я знаю, что он уже чувствует наши мысли. Держитесь тихо, как в могиле. Евнухи - страшное оружие".

"Федаины могут быть еще хуже".

"Тем более мы должны молчать. Они будут оружием как в наших, так и в его руках".

"Ты можешь быть прав, Абу Али. Хасан - грозный мастер. Для нас нет пути назад. Нас посвятили в его тайну, и любое отклонение может означать смерть".

"Давайте просто красиво пойдем по его стопам".

"Послушайте! Он возвращается. Признаюсь, этот его сегодняшний эксперимент действительно необычен".

"Более чем. Это необыкновенно".

В этот момент на вершину, задыхаясь, поднялся Хасан. Он бросил быстрый взгляд на величественный помост и улыбнулся.

"Надеюсь, вам не было слишком скучно, друзья мои. Вам было о чем поговорить, и я надеюсь, что вы не теряли времени".

"Мы беспокоились о том, как продвигаются дела в саду, ибн Саббах. Для чего Апама позвал вас?"

"Женская ревность". Старая и новая философия любви вступили в конфликт там, внизу. Нужно было решить опасный вопрос о том, как лучше соблазнить мужчину".

На большом помосте раздался смех. Они почувствовали приятное облегчение. Кризис был преодолен.

"Думаю, вы предпочитаете новые теории старым", - сказал Абу Али.

"Что мы можем сделать. Мир постоянно развивается, и нам приходится отказываться от старого, чтобы освободить место для нового".

"Я полагаю, что ибн Тахир попал в плен новой теории?"

"Посмотри на себя, Абу Али. Ты еще станешь великим психологом!"

"Странный ты любовник, клянусь бородой пророка! Если бы я заботился о женщине так же, как о порванном халате, я бы скорее убил ее, чем позволил другому получить ее".

"Вы уже продемонстрировали это, дорогой Абу Али. Именно поэтому у вас нет ни старой, ни новой "теории". Что касается моего случая, то вы должны помнить, что я философ и ценю прежде всего материальное. И это ничуть не изменится за одну