О Китае - Генри Киссинджер

Проблема с концепцией «горизонтальной линии», по мере ее изучения Мао Цзэдуном, заключалась в том, что, если все поведение зависело от расчетов сил, сравнительная слабость Китая делала его в какой-то мере зависимым от американской поддержки, хотя бы на небольшой промежуток времени.

Именно по этой причине, на каждой стадии диалога о сотрудничестве, Мао и другие китайские руководители настаивали на предложении, нацеленном на сохранение китайской свободы маневра и самоуважения: они не нуждаются в защите; и Китай способен справиться со всеми возможными кризисами, если понадобится, то и в одиночку. Они использовали риторику о коллективной безопасности, но оставляли за собой право определять ее содержание.

Во время каждой из бесед в 1973 году Мао Цзэдун считал обязательным подчеркнуть неприемлемость для Китая какой бы то ни было формы давления извне, даже, а может, и особенно, ядерного давления. Как он сказал мне в феврале, если в ядерной войне погибнут все китайцы старше 30 лет, это, дескать, принесет пользу Китаю в долгосрочном плане позволив объединить весь Китай с языковой точки зрения: «Если Советский Союз сбросит бомбы и убьет всех китайцев, кому за 30, это поможет нам решить сложную для Китая проблему [множества различных диалектов]. Ведь старики, такие, как я, не могут выучить [государственный пекинский диалект] китайский язык»[438].

Когда Мао Цзэдун описывал в деталях, как далеко в глубь Китая он мог бы заманить агрессора, чтобы тот попал в ловушку враждебного населения, я спросил: «Но если они используют бомбы, а не пошлют свои армии?» На это Мао ответил: «Что мы сделаем? Возможно, Вы сможете создать комитет по изучению этого вопроса. Мы же позволим им разбить нас, и они потеряют все ресурсы»[439], намекая на склонность американцев заниматься изучением проблем, в то время как китайцы предпочитают действовать. Это объясняет, почему Мао Цзэдун, даже пропагандируя теорию «горизонтальной линии», неизбежно включал драматическое описание того, как Китай будет готов выстоять в одиночку, если псевдоальянс не сработает. Мао Цзэдун и Чжоу Эньлай (а позднее и Дэн Сяопин) подчеркивали: Китай «рыл тоннели» и готовился выживать десятки лет, используя только «чумизу и винтовки». Такая высокопарность в известном смысле была рассчитана, по-видимому, на то, чтобы замаскировать уязвимость Китая, но она также отражала и серьезный анализ той ситуации, с которой он мог бы столкнуться в случае реального кошмара глобальной войны.

Неоднократные размышления Мао Цзэдуна о способности Китая выжить в ядерной войне, иногда изложенные с живым юмором — китайцев просто слишком много, их нельзя убить ядерным оружием, — расценивались некоторыми западными наблюдателями как признак сумасшествия и в каком-то смысле ослабляли решимость Запада, где раздувался страх в отношении ядерной войны.

Однако Мао Цзэдун больше всего боялся последствий претворения в жизнь доктрины, на основании которой Соединенные Штаты и западный мир базировали свою концепцию безопасности. Главный принцип теории сдерживания — взаимно-гарантированное уничтожение — зависел от способности причинить определенный процент разрушений. Противник предположительно имеет сопоставимые возможности. Каким образом добиться того, чтобы угроза глобального самоубийства не превратилась в блеф? Мао Цзэдун трактовал расчет США на взаимно-гарантированное уничтожение как отражение их недостаточной уверенности в других своих вооруженных силах. Это стало темой для беседы в 1975 году, когда Мао вторгся в самую сердцевину нашей дилеммы периода «холодной войны»: «Вы так уверены в мощи ядерного оружия. Но у вас нет уверенности в отношении вашей собственной армии»[440].

А как же Китай! Беззащитный перед ядерной угрозой, до определенного времени не имевший адекватных средств для нанесении удара возмездия? Ответ Мао Цзэдуна состоял в «рассказках», основанных на исторических сюжетах и библейских масштабах. Ни одно другое общество даже представить себе не могло эффективную политику безопасности, допускающую достижение победы за счет принесения в жертву нескольких сотен миллионов людей и разрушения или оккупации большинства своих городов. Огромная пропасть разделяла западные и китайские понятия безопасности. Китайская история имела подобные прецеденты способности преодоления таких разрушений, каких не выдержало бы ни одно другое общество, и в конечном счете достижения победы над своим предполагаемым захватчиком путем навязывания ему своей культуры или втягивания его в свои обширные территории. Такая вера в собственный народ и культуру являлась оборотной стороной порой мизантропических рефлексий Мао Цзэдуна по поводу их повседневной жизни. И дело было не столько в том, что китайцев так много, тут много значили также живучесть их культуры и сплоченность их взаимоотношений.

Однако западные руководители, чутче реагирующие на собственное население, не ощущали в себе готовности отдать их на заклание в такой категоричной форме (хотя они делали это в косвенной форме через свои стратегические доктрины). Они рассматривали ядерную войну как последнее средство, а не как обычную повседневную практику.

Но доведенная до крайности китайская одержимость принципом опоры на собственные силы не встречала полного понимания у американской стороны. Привычные к усилению наших европейских связей в виде своеобразного ритуала заверений, мы не всегда правильно судили о воздействии сравнительных заявлений на китайское руководство. Когда полковник Александр Хэйг, возглавлявший американскую передовую группу по подготовке визита Никсона, встретился с Чжоу Эньлаем в январе 1972 года, он использовал стандартную для фразеологии НАТО формулировку, сказав, что администрация Никсона будет противодействовать советским усилиям по окружению Китая. Мао Цзэдун реагировал весьма эмоционально: «Окружению Китая? Мне они нужны, чтобы спасти меня, как же такое может случиться?… Они заботятся обо мне? Это очень похоже на „кошку, плачущую над дохлой мышью!“»[441]

В конце ноября 1973 года я предложил Чжоу Эньлаю установить «горячую линию» между Вашингтоном и Пекином как часть соглашения об уменьшении рисков возникновения случайной войны. Я преследовал цель принять во внимание китайские подозрения в том, что переговоры о контроле над вооружениями могли быть частью совместного американо-советского плана изолировать Китай, и дать Китаю возможность принять участие в этом процессе. Мао Цзэдун смотрел на все это совсем по-иному. «Кое-кто хочет предложить нам зонтик, — сказал он. — Нам не нужен защитный ядерный зонтик»[442].

Китай не разделял наши стратегические воззрения на ядерное оружие и тем более нашу доктрину коллективной безопасности; он применял традиционный принцип «использования варваров против варваров», с тем чтобы заполучить разделенную периферию. Историческим кошмаром для Китая было, когда варвары отказывались от того, чтобы их «использовали», когда они объединялись и потом опирались на свои превосходящие силы для прямого завоевания Китая или разделения его на обособленные княжества. С точки зрения китайцев, вероятность возникновения такого кошмара никогда полностью не исчезала, особенно учитывая враждебные отношения Китая с Советским Союзом и Индией и его сохранявшиеся подозрения по отношению к Соединенным Штатам.