Почти нормальная семья - Маттиас Эдвардссон

– О чем вы беседовали с Кристофером в тот вечер? – спрашивает прокурор. – Когда были наедине?

Амина глубоко вздыхает:

– Крис сказал, что я ему нравлюсь. Именно на меня он обратил внимание в день нашего знакомства в «Тегнерс». Он сказал, что Стелла ему тоже нравится, но не в такой степени. Он начал открывать для себя ее негативные стороны. Понял, что могут возникнуть проблемы, – но ведь чувствам не прикажешь, сказал он.

Стелла заламывает руки. Мне так хочется ее обнять.

– Вы ему поверили?

– Он говорил очень убедительно, – отвечает Амина. – И я знала, что Стелла в нем все равно не заинтересована. Не то чтобы это имело значение, но все-таки.

– Стало быть, вы предали лучшую подругу?

Амина всхлипывает, качает головой:

– Ну, вообще-то… я была типа влюблена. Или… по крайней мере, мне так казалось.

Я беру Адама за руку, вижу изумление в его глазах. Вокруг нас – симфония строчащих ручек и щелкающих клавиш. Поспешно бросив взгляд через плечо, я вижу Александру. В глазах у нее ужас, тушь растеклась по щекам.

– Вы не встречались в тот вечер со Стеллой? – спрашивает Янсдоттер. – Вы сказали, что собирались праздновать ее день рождения.

– Ну да, она позвонила и сказала, что едет домой к Крису. У меня началась жуткая паника, я крикнула Крису, что Стелла внизу на улице, – а потом я выбежала к ней.

– Вы рассказали Стелле о том, что произошло?

Амина всхлипывает:

– Я сказала, что Крис меня поцеловал. Я очень раскаивалась, чувствовала себя ужасно, и потом мы решили, что Крис – свинья и мы никогда больше не будем с ним встречаться.

– Вы соблюдали эту договоренность? – спрашивает прокурор.

Амина переводит взгляд на Стеллу.

– Нет, – произносит она. – Я не соблюдала.

Подозреваю, что куда проще связать свои проблемы с чем-то конкретным. Когда не доискаться до сути, когда что-то давит и тревожит, удобнее всего сосредоточиться на чем-то осязаемом.

Может быть, именно поэтому люди обращаются к Богу? Мир, который невозможно осмыслить, требует понятных объяснений. Вседержавного правителя, созданного по образу и подобию человека.

Долгое время картина мира у меня и Адама строилась вокруг ребенка, который так и не родился. Яйцеклетка, не желавшая оплодотворяться, стала символом нашей застойной жизни, которая не соответствовала нашим представлениям. В то время, когда расстояние, разделявшее нас, все больше росло, я ощутила тоску по душевной близости, какой никогда раньше не испытывала. Хуже всего бывало в те моменты, когда я только что заканчивала дело. Во мне словно открывался вакуум – бездонное одиночество. Случалось, я сидела в самолетном кресле на пути к семье в Лунд, а внутри меня все словно бы рушилось.

Не узнавать себя в своем ребенке – ужасное ощущение. Чаще всего я чувствовала себя бессильной и беспомощной в своих попытках достучаться до Стеллы.

– Она вся в тебя, – заявил как-то Адам после очередного скандала, продолжавшегося весь вечер.

– В каком смысле?

Все началось с того, что учительница сообщила нам – Стелла травила нескольких девочек в классе. Когда мы попытались поговорить с ней начистоту, у Стеллы случился приступ ярости и она швырнула в Адама стаканом с молоком. Она отказывалась разговаривать о ситуации в классе. Мы хотели узнать, что с ней происходит, но она превратилась в берсерка, и Адаму пришлось держать ее руки за спиной, пока она после долгого крика и плача не повисла у него на руках как выжатая тряпка.

Два дня спустя Амина стояла у нас в прихожей в гандбольных кроссовках и гольфах, с красным рюкзаком за плечами. В то время как Стелла пошла к себе собирать вещи для тренировки, Амина посмотрела на меня столь серьезно, что разом показалась мне взрослой.

– На самом деле Стелла не виновата, – проговорила она.

Я вопросительно уставилась на нее.

– Я имею в виду то, что происходит в школе. Они вынуждают Стеллу так поступать. Они точно знают, что сказать, чтобы она вышла из себя, а потом жалуются учительнице.

Чувство стыда и вины всколыхнулось у меня в груди.

– На самом деле это другие ее достают, – сказала Амина.

В слабо освещенной прихожей ее карие глаза казались почти черными.

Я вспомнила слова Адама о Стелле: «Она вся в тебя».

В то лето, когда Стелле должно было исполниться четырнадцать, мы поехали в Данию на турнир по гандболу. Девочки и тренеры расположились в школе, а мы с Александрой сняли на двоих номер в отеле.

Однажды вечером мы пошли в прокуренный бар, где нас угостили коктейлем. Александра перепила, и у дверей отеля ее вырвало. После того как я почти насильно обмыла ее в душе, она лежала в гостиничном кресле и рыдала над своей унылой жизнью. Она жаловалась на Дино, которому небезразличен только гандбол, а дома он и палец о палец не ударит. Сокрушалась и по поводу Амины, у которой ни на что не хватает времени, кроме учебы и этих проклятых тренировок. Само собой, я ничего не сказала, но в душе росло колючее раздражение. Сама я всегда ощущала, что мои родители мною недовольны. У других всегда были оценки выше, всегда находился кто-то, у кого что-то получалось лучше, кто был умнее и красивее.

Несколько недель спустя в яркий солнечный день к нам зашла Амина. В кои-то веки мне удалось расслабиться, сидя в саду с бокалом вина и книжкой.

– Стеллы нет дома, – пояснила я. – Она уехала в Ландскруну. Я думала, ты тоже поедешь с ней.

Амина не ответила. Стоя под вишней в шортах и майке, она смотрела на меня с самым серьезным видом.

– Что-то случилось? – спросила я и отложила книгу.

Амина огляделась:

– У тебя есть минутка?

– Само собой!

Когда я принесла для нее лимонад и булочку с корицей, она немного расслабилась.

– Я чувствую себя как самая худшая подруга на свете.

– Почему? Что произошло?

Прищурившись, она оглядела сад и сообщила, что ждала с этим до последнего. Она не хотела быть плохой подругой, но страх взял верх. Ее тревожит Стелла.

– Эти парни из Ландскруны, с которыми она общается… Они – плохая компания. Занимаются черт-те чем. Курят и пьют.

– Пьют? Но вам же по четырнадцать лет.

– Знаю.

– Хорошо, что ты мне рассказала, Амина.

Она подалась вперед:

– Обещаешь ничего не говорить Стелле? Если она узнает, что это я… Обещай мне!

Само собой, я пообещала.

Как ни странно, я думала тогда не о Стелле. Больше всего я думала об Амине. Восхищалась ее мужеством, ее естественным стремлением поступать правильно.