Если бы мы были злодеями - М. Л. Рио

– Что ты делаешь? – спросил я.

Все свечи – их мы обычно не зажигали, учитывая огромное количество легковоспламеняющихся книг, – горели, мерцая от капризов ветра, бросая тени, которые гонялись друг за другом по полу и потолку библиотеки. Похоже, у Джеймса намечалось что-то вроде спиритического séance[93].

Он уставился на меня через плечо.

– Знаешь, если стать вот здесь, можно увидеть лодочный сарай.

– Круто, – сказал я. – Ты не спустишься? Ты заставляешь меня нервничать.

Он повернулся и спрыгнул с края стола, все еще держа руки в карманах. Приземлился с невероятной легкостью для того, кто совсем недавно выпил пинту водки, затем пересек комнату, пока не оказался прямо передо мной. Он не умылся после спектакля: вдоль нижних век были размазаны светлая пудра и карандаш, и казалось, что его глаза глядят из глубин черепа.

– Слово, брат, – произнес он с кривой усмешкой.

– Конечно, – ответил я. – Может, сначала закроем окно?

– «Ворота на запор! Права Регана!

Какая ночь! Уйдемте от грозы»[94].

Я нахмурился и, направившись к окну, захлопнул его.

– Ты ведешь себя странно.

– «Все мы, видно, одуреем, покуда длится эта холодная ночь!»

– Прекрати. Я тебя не понимаю.

Он вздохнул и добавил:

– «…они грозятся высечь меня за правду, ты – за ложь, а иногда меня бьют за то, что я не говорю ни слова».

– Что с тобой такое?

– «Я болен…»

– Скорее пьян.

– «А вот и он! – настойчиво проговорил Джеймс. – Как развязка в старой комедии».

Джеймс снова взобрался на стол и сел, свесив ноги.

– «Да-да, эти затмения пророчат нам раздоры – какая нелепость!»

Я никогда не видел его настолько пьяным. Не зная, что делать, я решил пока ему подыграть.

– «Как поживаешь, брат Эдмунд. О чем ты так задумался?»

– «У меня в голове разные предсказания насчет последних знамений, – сказал он и, помолчав, добавил: – …мор, голод, разрыв старинной дружбы, раздор в государстве… всего не перечтешь».

– «А ты занимаешься этими вещами?»

Он вскинул брови в ответ и перескочил на несколько строк вперед.

– «Если вздумаешь идти куда-нибудь, не ходи без оружия».

– «Как не ходить без оружия?»

– «Брат, я не посоветую тебе худого: не ходи без оружия. Пусть считаюсь я плутом…»

Я ждал «если», которое должно было последовать – но нет, он снова перепрыгнул вперед.

– «Я только намекнул тебе о том, что слышал и видел. Ты сам не знаешь, в какой мы опасности. Прошу тебя: иди отсюда».

Он соскочил со стола и побежал к окну, распахнув его.

– «Сюда спешит он и приедет к ночи».

Джеймс вцепился в подоконник побелевшими пальцами, высунувшись наружу, насколько было возможно, его взгляд метался по обнаженным до костей ветвям деревьев.

– «В темноте

Стоял он, обнаживши острый меч,

И страшные шептал он заклинанья,

На помощь призывая месяц бледный».

Я опустил руку ему на плечо, испугавшись, что он может выпасть из окна, если еще чуть перегнется через подоконник, и сказал:

– «Где ж он теперь?»

Кого он имел в виду? Ричарда? Он не просто играл, я мог ручаться в этом, судя по тому, как он дышал, как смотрел не моргая.

Джеймс провел рукой по щеке:

– «Я ранен!»

Он встряхнул другой ладонью и ткнул ее мне в лицо. Я отбросил ее, мое терпение почти лопнуло.

– «Где бездельник?

Эдмунд, где он»? – спросил я.

Он безумно улыбнулся мне и эхом повторил:

– «Эдмунд, где он?» Шекспир никогда не ставил запятых, они принадлежат редакторам, это их вина. «Эдмунд, где он? Эдмунд, где он?»

Он помолчал.

– «Он здесь. Не трогайте его; в рассудке

Он повредился», – сказал он.

– Ты меня пугаешь, – признался я. – Кончай с этим.

Он покачал головой, ухмылка становилась все слабее, пока не исчезла.

– «…иди туда, сделай милость», – продекламировал он.

– Джеймс, прекрати! Просто поговори со мной.

Он оттолкнул меня.

– «Прошу тебя: иди отсюда. … Положись на меня…»

Он протиснулся мимо меня и бросился к двери. Я побежал за ним, поймал за руку и резко развернул к себе.

– Джеймс! Стой!

– «Стой! Стой! … Враг показался!»

К этому моменту он кричал, дико жестикулируя. Свободной рукой он с силой ударил себя по голой груди, оставив на коже красную отметину. Я пытался удержать Джеймса, вцепившись в его запястье.

– «Колесо свой полный круг

Свершило – и повержен я»[95].

– Джеймс! – Я дернул его за руку. – О чем ты говоришь? Что не так?

– «Все… и много

Еще другого в жизнь мою я сделал,

Оно прошло, и жизнь прошла». – Он вырвался и торопливо разгладил рубашку, будто хотел стереть что-то с ладоней.

– «Пусть эта кровь заставит их поверить,

Как храбро бились мы».

– Ты пьян, – продолжал я. – Ты несешь околесицу. Успокойся, и мы…

Он мрачно покачал головой.

– «Я видел пьяниц,

Царапавших себя сильней для смеха». – Он шагнул к двери.

– Джеймс! – Я кинулся за ним, но он двигался быстрее.

Вытянув руку, он сбил пару свечей с ближайшей полки.

Я выругался и отпрыгнул в сторону.

– «Скорей огня! … Прощай же!»[96] – вскричал он, вылетел в коридор и исчез.

Я снова выругался и потушил упавшие свечи. Угол фолианта на нижней полке загорелся. Я вырвал его из-под других книг и затушил пламя уголком ковра. Затем сел на корточки и вытер рукой лоб: он был залит потом, несмотря на холодный мартовский ветер.