Лесная герцогиня - Симона Вилар

Перестав плакать, Эмма во все глаза глядела на Эврара.

– Что?.. Гизельберт… Он еще вернется?..

Она какое-то время вникала в это, а затем глаза ее вспыхнули лютой ненавистью.

– Что ж, пусть является. А я уж сумею встретить его как должно.

«Надо же, – подумал Эврар, – еще недавно произносила его имя почти мурлыча. Теперь же – ну ни дать ни взять – бешеная из Гилария, что млела, опустив руки в кровь норманна».

И усмехнулся в усы. Кажется, больше не будет реветь. Пришла в себя, значит. Он довольно похлопал ее по руке. И одновременно постучал себя кулаком по лбу.

– И не думай мстить принцу. Он коварен и опасен, как сам сатана. И если вернется, то ни от тебя, ни от Герлок и пыли не останется.

При имени дочери Эмма словно очнулась. Взволнованно поглядела на Меченого. Герлок. Ее вдруг обуял панический страх за свою маленькую девочку.

– Что же нам делать?

– Уехать. Ко двору герцога Ренье. Он сможет оградить тебя от Гизельберта. Больше никто.

И, отвечая на ее немой вопрос, поведал, что узнал от Леонтия. Ведь Гизельберта вынудило сюда приехать именно существование Адели-Герлок. Оказывается, Ренье вдруг вспомнил, что у него есть дочь. И он даже хочет сделать ее своей наследницей. Их разыскивают везде и, ежели они прибудут ко двору Ренье, то их не только оградят от Гизельберта, но еще и вернут подобающее положение. Так что пусть Эмма поменьше ревет, а поскорей берет себя в руки, готовится к отъезду. Чем скорее они отбудут, тем лучше.

Он ушел, оставив Эмму в раздумье. Она была ошеломлена. Она уже смирилась с жизнью в лесу, и новые перемены в ее жизни пугали. Но это были волнующие ожидания. Вернуться в мир, возвратить себе полагающееся положение, сделать дочь принцессой!.. Она даже задрожала, не зная, от страха или от приятного возбуждения. Но выбора у нее не было. И от этого стало даже легче. Уже хотя бы от того, что не придется краснеть под взглядами знавших о ее участи лесных жителей, слышать их перешептывание за спиной.

Однако она была поражена и невольно растрогана, когда в день их отъезда вся округа собралась проводить ее, и явно чувствовалось, что люди удручены и расстроены разлукой со своей Звездой. Они толпились вокруг уже сидевшей в седле Эммы, некоторые даже просили остаться, другие совали в руки нехитрые подношения – горшочек с медом, медальон из горного хрусталика, вышитые рукавицы. Ночью выпал первый снег, и все эти люди, в их грубых одеждах из шкур, с клыкастыми и рогатыми головами зверей вместо капюшонов или грубыми колпаками из кож, казались выходцами из арденнских преданий, жителями дикой, мифической страны. Но их грубые лица были грустны, в глазах светились участие и печаль разлуки, некоторые даже шмыгали носами и что-то бубнили, что всегда будут ждать ее, что здесь она всегда найдет добрых друзей и радушную встречу.

Один Вазо выглядел довольным: ведь после отъезда господ он, как и в прежние времена, станет главным человеком в Белом Колодце. Однако когда он поцеловал на прощание колено Эммы, даже в его глазах мелькнуло какое-то сожаление.

– Вы ведь еще вернетесь к нам?

Она знала, что навряд ли это случится. Судьба никогда не возвращала ее в прежние места, и если то, что сказал Эврар, правда и Ренье ищет ее и Герлок, значит, ей уже не придется жить жизнью арденнской глуши.

Их долго провожала целая толпа. Монахи, затянувшие псалом, охотники, мальчишки, даже некоторые женщины с детьми на руках. Эмма сидела на белом иноходце, закутанная в свой старый лисий плащ. Герлок, восхищенная происходящим, крутилась в седле перед матерью, просто сияла, выглядывая из меха лисы, и ее рыжие кудряшки, выбиваясь из-под вязаной шапочки, сливались с ворсом лисьего меха.

Подле Эммы, на своем караковом боевом жеребце, ехал Эврар с новым копьем с кованым наконечником и вычищенным по случаю мечом на бедре. Держался мелит с достоинством господина, но чувствовалось, что ему эти проводы уже надоели. К тому же хотя Эврар и занимался хозяйством в Белом Колодце, но в глубине его души всегда жила непоколебимая уверенность, что только военное ремесло достойно положения господина; всякая же трудовая деятельность была сродни библейскому наказанию за первородный грех тех, кого Господь изгнал из рая, и принижала достоинство благородного человека, возвысившегося над пахотными людьми.

И Меченый словно оживал в предвкушении возвращения в мир. Эх, не зря он все-таки не оставил когда-то рыжую Птичку на произвол судьбы. И если она вновь возвысится до звания признанной жены Ренье – глядишь, и ему обеспечено доходное местечко при дворе герцога. Уж никак не менее начальника охраны ее милости герцогини Лотарингской! Да и не стар он еще для подобной должности. Сколько ему лет, Эврар не имел понятия. В Арденнах порой чувствовал себя едва ли не древним старцем, а как пришлось встать на пути людей Гизельберта – кровь так и взыграла. И где они – годы?

Следом за Эммой и Эвраром ехала нянька Мумма, неуклюже держалась в седле и постоянно испуганно охала, хотя Эврар и подобрал ей самую спокойную из лошадей. Мумма была и довольна, и напугана, что господа забирают ее с собой, однако, недалекая по натуре, она не очень-то и задумывалась о предстоящих в ее жизни переменах. Как и двое подобранных Эвраром для свиты и охраны здоровенных парней с рудника. Они шли пешком с рогатинами в руках и топорами у пояса, вели на поводу вьючных лошадей.

Их долго провожала целая толпа. Наконец у крутого подъема в гору остановились. Маурин в последний раз благословил отъезжающих, люди остались стоять, и Эмма, поднимаясь по склону и оглядываясь, еще долго видела, как они махали ей вслед, делали прощальные древние жесты, предохраняющие от несчастий в пути. И сердце ее невольно сжалось. Когда-то, тоскуя здесь, в глуши, она и не подозревала, что ощутит столь неожиданную тоску, уезжая.

Она догнала едущего впереди мелита, тронула стременем его стремя. Она волновалась за оставленных здесь людей. Ведь если Гизельберт захочет мстить…

Эврар лишь покусывал ус.

– Тут я не господь бог. Не оставаться же было… Ну да ладно, не сопи. Я говорил с местными мужами, да и Маурина предупредил. Будут держать постовых на подступах. Скроются в лес, если что.

Но судьба этих людей его мало трогала. Он весь был уже мыслями в пути.

Дорога оказалась долгой. Дважды им пришлось заночевать в лесу, на третий день – в лесном селении. Эмма удивлялась, как уверенно ведет их Эврар, как хорошо знает дорогу, находя ее по каким-то неведомым ей приметам. Лишь когда они выехали к большому монастырю у реки и Эврар переговорил с настоятелем, он вроде бы помрачнел.

– Придется ехать на юг, в город Стене, где сейчас расположился двор Длинной Шеи. Говорят, он там возводит собор святого Дагоберта. Девка его какая-то там похоронена. Из прежних. А может, как говорит этот аббат, Ренье хочет возведением церкви добиться отпущения прежних грехов. Ренье постарел, сильно хворает и спешит рассчитаться с Господом за содеянное. Говорят, больно религиозен стал.