Assassin's Creed. Ренессанс - Оливер Боуден

– Книги жгут, людей арестовывают. И эти его нескончаемые гнусные проповеди! Трудно поверить, что еще каких-то два года назад Флоренция была… маяком в океане невежества! А теперь мы снова вернулись в темные века! – (Дальнейшие слова беженки заставили Эцио навострить уши.) – Иногда я мечтаю, чтобы флорентийский ассасин вернулся в город и освободил нас от тирании Савонаролы.

– Мечтай, мечтай, – усмехнулась ее подруга. – Ассасин – это миф. Страшная сказка из тех, что рассказывают непослушным детям.

– Ошибаешься! Мой отец видел его в Сан-Джиминьяно. – Женщина горестно вздохнула. – Только это было давно.

– Да, да… se lo tu dici[160].

Аудиторе поехал дальше. На сердце у него было тяжело. Полегчало, лишь когда он увидел знакомого всадника, ожидавшего его на обочине.

– Salute, Эцио! – поздоровался Макиавелли.

Прошедшие годы сделали его насмешливо-серьезное лицо даже более привлекательным.

– Salute, Никколо.

– Хорошее время ты выбрал для возвращения в родной город.

– Ты же знаешь: где возникает болезнь, там появляюсь я, чтобы ее излечить.

– Мы всерьез нуждаемся в твоей помощи, – вздохнул Макиавелли. – Без Яблока Савонарола никогда бы не приобрел такой власти… Мне известно о том, чем ты занимался все это время. Пару лет назад Катерина отправляла из Форли курьера с письмом. А недавно я получил письмо из Венеции, от Пьеро.

– Я намерен вернуть Яблоко. Слишком долго оно находится в чужих руках.

– Отчасти мы должны быть благодарны этому безумцу Джироламо, – сказал Макиавелли. – Уж лучше он, чем наш новый папа.

– Борджиа опять пытался найти Яблоко?

– Он и не оставлял своих попыток. Ходят слухи, что новый папа намерен отлучить неистового доминиканца от Церкви. Только вряд ли в самой Флоренции это что-то изменит.

– Нужно без промедления браться за дело, – сказал Эцио.

– Боюсь, это будет труднее, чем ты думаешь.

– А когда подобные дела делались с легкостью? – спросил молодой ассасин, глядя на друга. – Лучше расскажи все, что тебе известно.

– Вернемся в город. По дороге расскажу тебе все. Впрочем, новостей не так уж много. Французскому королю наконец удалось поставить Флоренцию на колени. Пьеро бежал. Так вот, этот Карл – которого величают Любезным, хотя ему бы больше подошло прозвище Ненасытный, настолько он жаден до чужих земель, – отправился в Неаполь, а наш гадкий утенок Савонарола, видя, что Флоренция осталась без правления, решил воспользоваться моментом. Как и любой диктатор, он напрочь лишен политического опыта, зато имеет безмерную тягу к величию. Никакого чувства юмора и полная уверенность в правоте своего дела и непоколебимое чувство собственной значимости. Самый отвратительный, хотя и успешный тип правителя… Когда-нибудь я напишу об этом книгу.

– И Яблоко служит ему средством для достижения целей?

– Только отчасти, – разведя руками, ответил Никколо. – Как ни противно, но вынужден признать: очень многое проистекает из странного обаяния Савонаролы. Он «заколдовал» не столько жителей, сколько отцов города, которые сами помешаны на власти и влиянии. Конечно, поначалу кое-кто в Синьории противился ему, но теперь… – Макиавелли озабоченно вздохнул. – Теперь они все у него в кармане. Когда-то от него отмахивались, насмехались над ним, а нынче поклоняются. Всех, кто не согласен, вынуждают покидать город. Ты это и сам видел, пока ехал сюда. Городской совет притесняет горожан и следит, чтобы воля Монаха неукоснительно выполнялась.

– Неужели во Флоренции не осталось людей со здравым смыслом, не потерявших самоуважения? Они что, покорно выполняют самые нелепые приказы и молчат?

– Эцио, ты не хуже меня знаешь ответ, – печально улыбнулся Никколо. – Редко кто отваживается противиться сложившемуся порядку вещей. Мы должны его сломать и помочь людям увидеть, в каком дурмане они жили.

К этому времени оба ассасина достигли въезда во Флоренцию. Караульные на воротах по-прежнему служили городу, не терзаясь вопросами о законности или незаконности нынешней власти. Внимательно посмотрев дорожные бумаги Эцио и Никколо, они молча кивнули, разрешая въезд. Рядом из городских ворот выносили трупы солдат, на чьих мундирах красовался герб Борджиа. Аудиторе толкнул Макиавелли в бок:

– Как я и говорил, наш дружок Родриго… у меня язык не поворачивается называть его Александром… он не оставляет попыток. Отправляет своих солдат во Флоренцию, а та возвращает их обратно. Обычно по частям.

– Так он знает, что Яблоко по-прежнему здесь?

– Естественно, знает! Нам это лишь усложняет задачу.

– А где обосновался Савонарола?

– Он правит городом из церкви Святого Марка, почти не покидая монастырских стен. Слава богу, фра Анджелико не дожил до его появления там.

Они спешились, отвели лошадей в конюшню и отправились туда, где Никколо снял жилье для Эцио. Он пояснил, что заведение Паолы закрыто, равно как и все остальные бордели. Плотские утехи, азартные игры, танцы и уличные празднества были строжайше запрещены указами Савонаролы. Однако никому не возбранялось притеснять и даже убивать еретиков.

Дав Аудиторе устроиться и немного отдохнуть, Макиавелли повел его к внушительным строениям монастыря Святого Марка. Оглядев стены, Эцио покачал головой.

– Брать монастырь штурмом опасно, – сказал он. – Особенно когда Яблоко в руках Савонаролы.

– Ты прав, – согласился Макиавелли. – Но разве у нас есть выбор?

– Не считая правителей города, у остальных все еще своя голова на плечах?

– Оптимист, возможно, побился бы об заклад, что да, – сказал Макиавелли.

– Сдается мне, что они следуют за Монахом не по доброй воле, а из страха и по принуждению. Как тебе такая мысль?

– Согласен. Утверждать обратное может лишь сам Савонарола и его приспешники.

– Тогда я предлагаю воспользоваться сложившимся положением. Если мы устраним окружение Савонаролы и поднимем волну недовольства, это отвлечет его внимание, и у нас появится возможность нанести удар.

– Умный ход, – улыбнулся Макиавелли. – Надо будет придумать слово, обозначающее таких людей, как ты. Я переговорю с Ла Вольпе и Паолой. Они по-прежнему в городе, хотя и вынуждены скрываться. Они помогут нам устроить что-то вроде мятежа, а ты тем временем освободишь городские кварталы.

– Значит, договорились, – сказал Эцио.

Макиавелли видел: его друга что-то тревожит. Он повел Аудиторе к часовне, что стояла неподалеку. Они сели на скамейку в крохотном садике.

– Тебя что-то волнует? – спросил Никколо.

– Есть пара вопросов сугубо личного характера.

– Возможно, я смогу на них ответить.