Хождение к Студеному морю - Камиль Фарухшинович Зиганшин

так много отростков, что серьезно поранить друг друга они не могут.)

– Иван, Никита говорил, что где-то в этих горах есть горячие ключи.

– Да, есть, но там живет шайтан. Кто был, больной становится.

– И все же, где оно?

– Вон за тем хребтом, – махнул юкагир в сторону юга.

– Хочу до перекочевки съездить. Ты не против?

– Езжай, раз не боишься. Недолго только.

Пересекая увалы и ручьи с ржавой солоноватой водой, Корней гнал упряжку на юг. Ехал с тайной надеждой: а вдруг именно там таится искомое Беловодье – Царство Божие, где с незапамятных времен царит истина и живут в затворничестве святые. А страшилки рассказывают, чтобы праздный люд не тревожил.

На второй день перевалил вытянутый с востока на запад столообразный хребет, надежно защищающий те места от ледяных ветров Арктики. Если северные склоны покрыты травой и низкими кустами, а по водоразделу до сих пор местами снег, то южные, напротив, покрыты лесом, состоящим из берез и лиственниц с полями кедрового стланика. На одном из них выделялись несколько бурых пятен. Корней никак не мог понять – что это? И только когда одно «пятно» вдруг вытянулось вверх, сообразил – медведи. Пасутся на достигших молочной спелости орешках стланика. Медленно перемещаясь, они то и дело исчезали в зеленых складках местности.

Сверху было хорошо видно, что котловина усеяна парящими озерами, по большей части овальной или круглой формы, с четко выраженными закраинами, отчего те напоминали парящие котлы. При спуске по мелкощебнистой осыпи нарта зацепила валун. Тот сдвинулся и, потеряв опору, покатился вниз. Медведи, привлеченные шумом, подняли головы. Постояли с минуту, подслеповато оглядываясь, и, не обнаружив причин для беспокойства, вернулись к прерванной трапезе.

Съехав на дно котловины, Корней, перемещаясь от одного озера к другому, понял, что они совершенно разные. В одних белесая вода лишь едва пузырится, в других почти кипит из-за бьющих снизу горячих ключей. В третьих вообще не вода, а сероватая жижа с медленно надувающимися и смачно лопающимися пузырями. Но все они одинаково неприятно пахли тухлыми яйцами. У берегов трава не росла, зато метрах в двух начинались идеальные пастбища. В траве тянулись к солнцу полярные маки, белели островки ромашек, нежно синели куртинки скромных незабудок. Над всем этим благолепием порхали бабочки. Видеть такой цветущий оазис в зоне вечной мерзлоты было удивительно.

Мелькнула мысль:

– Неужто и впрямь Беловодье?

На чистом угоре торчали глыбы в рост человека. На них проступали буквы старославянского алфавита. Правда, разобрать, что написано, Корней не сумел – их затянул мох.

«Выходит, в этой котловине жили православные! А может, и сейчас живут?»

Ветер нанес запах дыма. «Точно! И совсем близко!» Вскоре на краю леса увидел шалаш, покрытый корой. Под навесом у костерка сидел громила в выцветшем, истрепанном рубище. Главной достопримечательностью незнакомца была голова – черный волосяной шар, из одной точки которого временами валил дым, окутывая острый, как у птицы, нос. Из-под нависших век поблескивали пуговки глаз. Не обращая внимания на приближающуюся упряжку, человек разговаривал сам с собой, мешая русские и якутские слова. Затем, устремив диковатый взор на скитника, стал что-то горячо говорить ему.

Корней старательно вслушивался, но кроме того, что этот крайне возбужденный человек считает себя Создателем и зовут его Ахмедом, ничего не разобрал. По мере «разговора» якутские слова у него исчезали, и язык все более приближался к русскому.

«Совсем одичал мужик», – подумал скитник.

Сосланный на Колыму лет тридцать назад за разбойные дела Ахмед бежал и давно жил отшельником, кормясь охотой и рыбалкой. Знал, что была война с немцами, но не знал, чем кончилась.

– Мы победили, – успокоил его Корней.

– России опять будет худо. Но через страдания я приведу ее к славе, – многозначительно произнес он, и сыпанул в медный кофейник с арабской вязью, неизвестно, как попавший к нему, щедрую пригоршню чего-то сушенного. Залив все это кипятком, поставил сосуд на угли и замер, дожидаясь кипения. Готовый отвар перелил в почерневшую литровую кружку.

– Хлебни! – просипел он, протягивая ее гостю.

– А что это?

– Ты пей!

Пахло от варева не очень приятно, но отказываться было неудобно. Скитник поморщился и сделал вид, что несколько раз глотнул.

– Тут такое благодатное место. Кроме вас еще кто живет?

– Зачем? Мне никто не нужен.

– Так вы местный?

– Ты что! Я родом с самых высоких и красивых гор! Здешние – мелочь против наших, – возмутился он.

– И давно вы оттуда?

– Тебе какое дело? – Ахмед сверкнул глазами. – Живу где хочу, ибо я есть Создатель этого Мира. Уразумел? – При этом кадык на его шее нервно задвигался вверх-вниз.

Корнея передернуло от такого богохульства.

– Не веришь? Смотри!

Ахмед взял из костра красный уголек размером с яйцо куропатки. Подержал его с минуту в кулаке и, бросив обратно, показал раскрытую ладонь. На ней не было ни ожога, ни красноты.

Потрясенный скитник подумал: «Колдун, что ли? Иван-то, похоже, не зря предостерегал».

Ахмед тем временем добавил в костер сучьев потолще и, похлебав отвара, опять сунул