Хождение к Студеному морю - Камиль Фарухшинович Зиганшин

когда-то выброшенных морем. Теперь не придется трястись над каждой веточкой.

Трое суток человек и лайки восстанавливали силы на мясном изобилии. Поначалу истощенные собаки не грызлись: озабочены были лишь желанием набить брюхо. Но когда отъелись, миру пришел конец. Стали задираться, отнимать друг у друга мясо, да так яростно, что клочки шерсти летели. Чего-чего, а подраться собаки любят – был бы повод. А если его нет, сами создадут.

Подросший Шустрый не пропускал ни одной потасовки. Борой реагировал снисходительно. Корней толковал это на свой лад: готовит себе смену.

Погода все эти дни стояла пасмурная и безветренная. Из низких серых туч временами летели крупные хлопья снега. Медленно кружась, они освежали истоптанный собаками покров.

Единственное, что в эти блаженные дни досаждало Корнею – оседавший на внутренних стенках палатки иней. Отваливаясь неровными кусками на спальный мешок или за шиворот, он потихоньку таял. От этого все отсырело и плохо грело.

Чтобы ускорить медленный, из-за безделья, ход времени, он то чистил ружье, то ремонтировал прохудившуюся одежду, то подправлял собачью упряжь, то соскребал ножом, выкованным в Усть-Янске, жир с медвежьей шкуры. Когда все дела были переделаны, так наточил обломком камня топор и нож, что к их лезвию стало опасно прикасаться.

Отъевшиеся на медвежатине лайки уже ни минуты не могли стоять спокойно. Когда хозяин выходил из палатки, они, глядя на него с беспредельной преданностью, наперегонки, захлебываясь радостным лаем, бросались на грудь, чуть не валя с ног. Корней понял: пора в путь.

Утренний ветер разогнал тучи, но поднял низовую метель. Над головой голубое небо, светит солнце, а внизу настоящий ад из секущей снежной крупки. Ветер все крепчал. С моря несся громоподобный гул. Это лопались зашевелившиеся ледяные поля. Но отсиживаться уже не было сил.

Палатка за долгую стоянку оледенела. Чтобы сложить ее, пришлось долго отбивать с парусины корку льда снаружи и вытряхивать иней изнутри. Но даже после этого она легла на нарты неряшливым, угловатым комом. Скитник расставался с обжитым станом с некоторой грустью – больно хорошо они пожили тут.

Восстановившие силы собаки, закрутив колечками хвосты, бодро тянули заметно потяжелевшие нарты. Равнинные участки между долинами речек преодолевались легко и быстро. А вот сами русла, особенно перед устьем, с трудом – из-за нагромождений льда, образовавшегося при осеннем торошении.

Ледяные мешки, заполненные рыхлым снегом и угловатыми обломками льда, существенно затрудняли продвижение. Нарты то и дело заваливались набок. И Корнею приходилось прилагать немало сил, чтобы поставить их на полозья. Порой он вынужден был буквально прорубать в торосе проход топором. К счастью, ширина таких участков не превышала двадцати-тридцати метров. Если она была больше, Корней выезжал на относительно гладкий паковый лед. Правда, тут его подстерегала иная опасность – присыпанные снегом трещины.

Первое предупреждение о том, как коварен лед, Корней получил, когда неожиданно исчез Борой. Остальные собаки тут же остановились. Провалившийся в трещину бедолага повис на постромках, и вытащить его из полуметровой трещины не составило труда.

В один из дней, задолго до рассвета, Корнея разбудили нарастающий рев ветра и оглушительные хлопки парусины. Когда рассвело, он выглянул. Из-за метели мало что было видно. Ветер, срывая с сугробов снежную пыль, беспрестанно засыпал палатку. Собаки и нарты уже были укрыты наметами. Да и сама палатка наполовину под снегом.

Прорыв траншею, Корней ползком (ветер не позволял встать) добрался до нарт. Разгреб снег в том месте, где лежали мешки с мясом. Собаки, разбуженные его возней, высунули из сугробов головы и, не покидая пригретых мест, нетерпеливо повизгивали. Пришлось самому подползать к каждой с порцией мяса.

На Севере так: время на дорогу из-за изменчивой погоды трудно рассчитать. Но, как известно, ранний гость до обеда: к полудню метель выдохлась, и упряжка поползла дальше. Оттого что все вокруг выбелено и выровнено, Корней не всегда понимал, едет он по берегу или по морю. Только по нагромождениям плавника и торчащим кое-где из снега камням можно было догадаться, что ты на берегу.

Звери и птицы тоже практически невидимки. Огромная полярная сова, песец, куропатка и зайцы, пока они сидят неподвижно, похожи на комья снега. Только если присмотреться, глаза и нос, а у зайцев еще и черные кончики ушей выдают их.

Ночи все короче. Солнце все дольше катится по небосклону. Стоит такая тишина, что у Корнея мелькнула мысль: «Как бы буря по новой не разыгралась». Однако, напротив, небо вызвездило.

На следующий день после полудня, непонятно почему, на десятки метров вокруг вдруг с шелестом осел снежный покров. Просел столь заметно, что скитнику на миг показалось, будто у него ушла земля из-под ног. Не очень приятное ощущение.

Фактория

Наткнувшись через пару дней на вынырнувший сбоку нартовый след, чуть припорошенный поземкой, скитник долго раздумывал: ехать по нему или нет? Смущала привычка юкагиров в каждую поездку прокладывать новую колею. Она могла увести за сотню километров в сторону или в любой момент потеряться на спрессованном ветром снегу. В данном случае след вел на восток, и Корней решил рискнуть.

Собирая новые, он вскоре превратился в торную дорогу, или, как тут говорят – в тракт. Отшлифованная полозьями, она поблескивала на солнце. На ровных участках выпирала «коробом», а в ложбинках, наоборот, западала «корытом». Собаки, смекнув, что люди близко, заметно оживились.

Через километров десять впереди, в морозной дымке, проступило темное пятно. Над ним кучерявился дымок. Чуть в стороне небольшое стадо оленей.