Артур - полководец - Роберт Линн Асприн

Питер наблюдал за тем, как воины послушно отрабатывают каждый выпад по очереди, как затем они соединяют движения воедино. Прижать щит к себе, поднять, снова прижать, поднять, ударить.

– Жаль, нельзя кавалерию помуштровать, – вздохнул Питер.

– Не понял? – изумленно воззрился на него Кей.

– Места на палубе маловато. А лошади остались в Кардиффе.

– Государь, – осторожно проговорил Кей. – Но ведь мы готовим к бою и конников, разве нет?

Только теперь Питер заметил, что вместе с простыми воинами в шеренге стоят Медраут, Анлодда, Корс Кант и Бедивир, а также люди Меровия все до одного, строго говоря, кавалеристы.

– Что бы там ни было, – подозрительно прищурившись, продолжал Кей, – уж они как-нибудь не забудут, как это делается – садиться верхом да спешиваться. А на что нам, спрашивается, тащить кляч на борту? Причалим в Харлеке, да и возьмем лошадей у Горманта.

Питер покраснел – он совсем забыл, что в эти времена кавалерийская тактика сводилась к тому, чтобы доскакать до врага, спешиться и вступить в рукопашную схватку.

Ветер раздувал алые с золотом накидки, словно знамена, а под накидками – никакой единой формы, каждый тут одевался кто во что горазд.

Анлодда оделась в серо-зеленую хламиду, почти невидимую в постоянном тумане, наплывавшем на палубу с моря. Корс Кант, легко узнаваемый по неуклюжим движениям – он явно был в числе новичков, – нацепил тунику темно-персикового цвета, которая была ему велика размера на три, если не больше. Рукава свисали чуть не до колен. Они то и дело путались у него под ногами. Разок он действительно запутался в них и упал.

Медраут красовался в черно-белом платье – видимо, подыгрывал цветам Ланселота, заменив серебристый на белый. В нарядах Кея и Бедивира белый сочетался с красным и синим.

Словом, одето войско было разношерстно – дальше некуда. От грубых домотканых хламид до кожаных штанов и сапог из телячьей кожи. А вот люди Меровия, напротив, все до одного щеголяли в одежде черно-белой, хотя и разного фасона.

Сам же король был в белом. В учениях он участия не принимал. Все дни просиживал на корме и читал.

Кей перешел к освоению воинами новой тактики. Передовая шеренга смыкала щиты и шла вперед, а в это время над их головами появлялись лучники и осыпали противника градом стрел. На учениях дрались в полную силу, но на лезвия топоров надевали кожаные чехлы, а гладиусы убирали в деревянные ножны. Все было настолько приближено к реальности, что Питер даже заволновался: выдержат ли воины настоящее сражение, когда их за время плавания так отколотят их же товарищи?

На закате третьего дня плавания, к концу девятого дня пребывания Питера в кроличьей норе, корабль обогнул мыс и вошел в водное пространство, которое во времена Питера называлось заливом Тремадог. Харлек завиднелся, как только село солнце. Дозорные на берегу не смогли бы сейчас увидеть корабль. Все затмевали краски заката.

Нав приказал гребцам сушить весла, после чего отдал новый приказ:

– Бросать якорь!

– Зачем! – вмешался Питер. – Мы всего в миле от берега. Давайте сегодня высадимся!

Капитан Нав покачал головой, и в бороде его мелькнула едва заметная улыбка. Рулевой, не оборачиваясь, произнес:

– Не выйдет. Рифы. В темноте опасно будет. Он глянул на капитана, и Питер был готов поклясться: рулевой подмигнул Наву.

– Рифы? – проревел Питер. – Какие близ Харлека рифы? Что-то не припомню! Нав пожал плечами.

– Если кормчий говорит «рифы» – значит рифы! – с этими словами он отвернулся и уставился на успевшие порядком поднадоесть Питеру волны.

Питер злился. «Так, капитан Нав все-таки мстит мне. Сказал „четыре дня“ и гнет свою линию, засранец!» В голове у Питера складывалось послание Артусу. Он требовал принятия самых строгих мер в отношении строптивого, наглого и мерзкого капитана «Бладевведд».

Алый закат, играя красками, прочертил дорожку по волнам от «Бладевведд» до Харлека и обжег городские стены жарким пламенем. Питер вздохнул. Казалось, кузнец вылил расплавленное железо на море и город.

И вдруг Анлодда громко вскрикнула, безмолвно указав на город. Другой рукой она схватилась за горло.

Питер проследил за тем, куда она указывала, и понял, что дело вовсе не в закате. Харлек действительно горел, и языки пламени вздымались к сумеречному небу. Несколько огромных кораблей стояли в гавани. На берегу, уткнувшись носами в песок, лежали четыре длинные лодки.

Не нужно быть военным гением, чтобы понять: треклятые юты неожиданно захватили город. Харлек в опасности!

Марк Бланделл нервно расхаживал по комнате. Он посмотрел на часы. Два тридцать. Прошло полтора часа с той минуты, как он выпросил у Раундхейвена разрешение нырнуть в прошлое следом за Питером Смитом и Селли Корвин.

Бланделл был единственным, кто мог сообщить Питеру о том, что Селли действует в одиночку, что она не подчиняется командованию ИРА. К тому же он был единственным, кто мог уговорить Питера вернуться – ради Сына Вдовы.

Еще через полтора часа полковник свалится на голову участникам проекта, словно сапог Санта-Клауса в дымоход, и потребует, чтобы они вернули Питера в наше время любыми средствами вплоть до грубой физической силы. И проблема будет решена, что скорее всего будет стоить Питеру жизни.

Итак, кто быстрее? Будет ли машина отремонтирована раньше четырех – то есть раньше часа, назначенного полковником? Если да и если полковник не явится раньше, то у Марка хватит времени забраться внутрь контура и стартовать. Уж наверняка Уиллкс не помчится будить полковника и докладывать ему об этом.

Джейкоб Гамильтон прошмыгнул мимо Бланделла. Руки были опутаны экранированными проводами, лоб Джейкоба покрылся капельками испарины, но он улыбался.

– Похоже, все отлажено, дружище. Опередим полковника на часок.

– Спасибо, Джейкоб. Наверху тихо?

– Молчит. Не спускался. Скрести пальцы на всякий случай. Не сглазить бы.

– Гамильтон торопливо обогнул машину и заменил вышедшую из строя микросхему новой, которая будет содержать программу.

Загвоздочка. Единственным человеком в команде, который мог запрограммировать чип и запустить его в работу, был только Генри Уиллкс – тот, кто это сделал и в первый раз. Генри, которого бы никто вслух не осмелился назвать «стариной Уиллксом».

Бланделл принялся было покусывать костяшки пальцев, но остановил себя. Он скрестил руки на груди, безумно сожалея о том, что его часть работы выполнена и теперь ему положительно нечем заняться.

– Марк.

«Может быть, Селли в конце концов права. Что и кому из нас известно о том, как сегодняшний день зависит от вчерашнего? Какое мы имеем право?»