Приступить к ликвидации - Эдуард Хруцкий

Теперь он знал о банде много. Почти все знал. Резидент. Количество. Вооружение. Канал связи. Можно было готовить войсковую операцию, то есть брать связника и резидента. Кто-нибудь из них наверняка на допросе покажет место бандитских схронов. Потом окружить их и предложить сдаться. А если не сдадутся… Не сдадутся? Тогда… Он вспомнил свой спор с Серебровским, ехавшим на хутор брать Стефанчука.

— Некогда мне думать, — зло крикнул Сергей, — комбинации хороши, когда время есть! У нас нет времени! Понял?

Серебровский кричал, сам распаляя себя криком. Он не хотел ждать. Не хотел с наступлением ночи оцепить хутор и постараться взять бандитов живьем. Он пошел в лоб.

— Ты меня прости, Ваня, — надсадно дыша, сказал Сергей, когда Данилов пришел к нему в госпиталь, — наломал я дров.

Он повернулся на бок и застонал. Совсем тихо. Но Данилов-то знал, чего это стоит Серебровскому.

— Лежи, лежи. Поправляйся. — Он положил на тумбочку печенье и шоколад, которые с невероятным трудом раздобыл у хозяйственников. И, уйдя, он долго не мог забыть глаза Сергея, подернутые пеленой боли.

Банда у Крука небольшая, но вооружена прекрасно. Просто так они не сдадутся. Бой будет серьезным. И неизвестно, сколько придется положить людей. Господи, почему же такая несправедливость? Ведь многие из тех, кого он должен вести против банды, были партизанами, воевали в пехоте. Ведь не для того они гибли и воскресали вновь, чтобы в самом конце войны, когда наши войска дерутся за Берлин, умереть здесь, на освобожденной территории. Четвертый эшелон — горячий тыл войны. Вспомнят ли когда-нибудь о тех, кто дрался в этом тылу? О тех, кто погиб, защищая семьи ушедших на фронт солдат?..

— Иван Александрович, вы где? — заглянул в дверь Сережа Белов.

— Здесь, Сережа.

— Вы что же в темноте сидите? Пойдемте чай пить.

— Я потом, ты иди.

— А когда потом?

— Скоро, дружище, скоро.

Сергей ушел, затворив дверь. Данилов нащупал папиросы на столе, взял одну и положил обратно. Сердце билось надсадно и неровно. Ощущение это было непонятным и странным. Ему казалось, что он взлетает и падает на огромных качелях. Данилов достал лекарство, сунул в рот таблетку и замер, прислушиваясь.

— Где полковник? — раздался в коридоре голос начальника райотдела.

— Не знаю, — ответил кто-то.

— Найти! Что вам полковник — иголка?

Данилов встал и вышел в коридор.

— Я здесь, капитан.

— Товарищ полковник, звонили из области. Ребята взяли Вуйцика под наблюдение.

— Отлично.

— Ваш младший лейтенант…

— Костров?

— Да, Костров. Он и четверо крепких ребят скрытно наблюдают за «почтовым ящиком».

— Добро.

— Что же дальше, товарищ полковник?

— Дальше… Дальше… Это, кстати, что такое?

— Велосипед почтальона.

— Почему он здесь?

— Хочу передать участковому. Вы же сами знаете, весь мой транспорт — шесть лошадей да старая полуторка.

Они вышли на крыльцо. В темноте вспыхивали и гасли огоньки папирос. Привыкшие к темноте глаза различали сидящих на лавочке милиционеров.

— …Так вот, — продолжал рассказ чей-то хрипловатый басок, — он и мне говорит: на нейтралке убитый старшина лежит. А я ему: ну и что? А он — валенки у него хорошие. Ну и что, говорю? Кто же из-за этого жизнью рисковать будет? А он вздыхает.

Рассказчик замолчал.

— Дальше-то что? — спросил кто-то.

— Чего?

— Полез он за валенками-то?

— А то как же, я же говорил, что он дюже жадный был.

— Не побоялся? — спросил тот же голос.

— Нет, рискнул. Жадность, брат, страшная вещь.

Данилов резко повернулся и вошел в коридор райотдела.

— Токмаков! — крикнул он. — Где Токмаков?!

Капитана нашли минут через пять. Токмаков, застегивая на ходу гимнастерку, подошел к Данилову.

— Извините, товарищ полковник, уснул.

— Токмаков, — Данилов внимательно посмотрел на него, — кто видел, как ты брал почтальона?

— Вроде никто.

— Вроде или точно?

— По-моему, точно. Да я его и не брал вовсе, просто прошли в милицию. Культурно так прошли, словно гуляли.

— Ну ладно. Трус в карты не играет.

— А что такое?

— Видишь велосипед?

— Вижу.

— Бери машину и сделай так, чтобы даже ребенку было ясно, что владельца велосипеда сбили. Понял?

— Пока нет, — честно признался Токмаков.

— Надо, чтобы завтра весь райцентр знал, что некий шофер из воинской части пьяным проезжал по городу и сбил почтальона. Раненого в тяжелом состоянии сначала отправили в больницу, оттуда в область. Теперь понял?

— Понял.

— Борис Станиславович, — повернулся Данилов к начальнику райотдела, — я уезжаю в область, завтра вернусь. У меня к вам просьба: вы не в курсе, есть ли в городе надежный электрик?

— Найдем. А в чем дело?

— Пусть наладит освещение на площади. Возможно, нам придется устроить маленькую иллюминацию.

— Это как понимать? — с недоумением спросил начальник. — Как приказ?

— Именно так.

— Слушаюсь.

— Значит, вы все поняли? Вот и прекрасно. Я поехал. Позовите Белова и Самохина.

Шоферу он сказал только одно слово: «Гони». Тот усмехнулся, и «виллис» помчался по дороге, как по полосе препятствий. Они не сбавляли скорость даже на шоссе. Данилов просто приказал сорвать маскировочные колпаки. Он сидел, глядя в темноту, зажав зубами давно погасшую папиросу, молчал и думал о Круке, пытаясь поставить себя на его место. Весь многолетний опыт работы подсказывал Данилову, что он не может ошибиться.

В город они въехали на рассвете.

Данилов и начальник областного управления

— Так, — сказал начальник и с уважением посмотрел на Данилова, — хитро придумал. А ведь он клюнет, я тебе точно говорю, клюнет.

— Очень рад, что и вы так считаете. Москву будем запрашивать?

— А зачем? Это дело наше. Людей я, естественно, выделю. Более того, больше дам, чем ты просишь. А вот с тем делом… — начальник на секунду запнулся, — я в обком доложить обязан. Без их санкции не могу. Ты уж пойми меня правильно. Но думаю, нам помогут. Первый секретарь обкома — бывший командир нашей партизанской бригады. Он поймет.