Графиня фон Мален - Борис Вячеславович Конофальский

class="p1">– Господин Кальяри просит вас быть у северных ворот, нам их откроют.

Телеги, кони, люди пешие и конные, факелы, фонари. Полтора десятка людей, все при оружии. Даже старый седой Фабио Кальяри – и тот при мече. Раскланялись – поздоровались. Как по мановению руки, отворились ворота, которые до рассвета отворять категорически запрещено. Но то запрет для простых людей, а для кредиторов курфюрста запретов, видно, нет.

Получаса не прошло, как уже банкиры, все, что были на ужине, передавали слитки серебра из рук в руки, разглядывали его при свете ламп и говорили:

– Сомнений нет, товар экссонский.

– Да, это из северных рудников князей Экссонии. Вот клеймо.

– И ящики их.

– Отлично, отлично, – не скрывал своей радости Фабио Кальяри, – так сколько пудов вы нам готовы продать, господин генерал?

Волков вспомнил записи Максимилиана: всего было сто восемьдесят восемь пудов металла в ящиках и россыпью в сундуках. Тот, что в ящиках, не взвешивался. Максимилиан говорил, что в каждом по два пуда. Десять ящиков – двадцать пудов – он уже отдал казначею архиепископа, двадцать пудов думал оставить в подарок курфюрсту Ребенрее. Для замирения. Значит…

– Сто сорок восемь пудов готов вам продать, – отвечал он.

– Прекрасно. – Энрике Ренальди, не скрываясь, потирал руки в предвкушении и покрикивал на своих людей: – Эй, бездельники, хватит спать, ставьте весы, огня больше! Писцам нужен свет!

Люди банкиров тут же поставили большие весы, стали разводить костры, разжигать лампы, другие принялись аккуратно взламывать топорами ящики, вываливать серебро на землю возле костра и взвешивать его.

Когда они начали ломать третий ящик подряд, генерал сказал банкирам:

– Зачем ломать все ящики, ведь вы видели, что в каждом точный вес. Можно для быстроты просто пересчитать ящики, не взвешивая их.

А Фабио Кальяри ему и отвечал, сокрушаясь:

– К сожалению, дорогой мой генерал, в нашем деле нельзя доверять ни людям, ни ящикам, то не в укор вам я говорю, ни в коем случае не принимайте на свой счет, то в укор человеческой натуре. Да, нам, к сожалению, придется взвесить все серебро. Ведь вы не можете знать наверняка, что во всех ящиках равное количество металла. А люди в большинстве своем хитры и бесчестны.

«Ну да, кто бы говорил. За вами за самими нужен глаз да глаз».

– Максимилиан! – позвал Волков и, когда тот подошел, продолжил: – Знаю, что вы устали, не спали толком много дней, но это последняя ваша ночь с этим серебром, уж потрудитесь, помогите мне. Мы будем считать серебро и золото сегодня.

Прапорщик кивнул.

– Как закончим, так высплюсь. Давайте взвешивать.

И взвешивали они серебро почти до самого рассвета, светало-то как раз рано. И к удивлению и огорчению молодого прапорщика, серебра оказалось меньше, чем он считал. На целых полпуда! И это не банкиры их обсчитали. Они оба присутствовали при всех взвешиваниях, все происходило на их глазах.

– Больше о таком деле прошу вас меня не просить, господин генерал, – зло говорил молодой человек, заглядывая в свои записи и сверяя их с записями банкиров.

– Успокойтесь, – отвечал ему Волков, – никто вас не винит в утрате или в воровстве, уверен я, что вы с Фейлингом плохо считали, когда серебро доставали из воды. Или, может, и вправду в ящиках было серебра меньше, чем надобно.

А прапорщик все так же зло взглянул на генерала.

– Нет, как раз в ящиках серебра было столько, сколько и положено. Два пуда в каждом, – продолжал Максимилиан все тем же тоном. – Но впредь я за такую работу не возьмусь.

Его можно было понять: по недосмотру, или по незнанию, или по злой чьей-то воле, но сеньор его лишился… тысячи! Тысячи талеров!

А Фабио Кальяри тем временем поднес генералу клочок бумаги. И на той бумаге были цифры. Ничего, кроме цифр. Волков понял, что там записана сумма, которую банкиры должны ему за серебро.

– Вексель или наличные? – спросил старый банкир, когда Волков взял у него из рук бумажку.

– Наличными. Золотом, – сказал генерал.

– Пять тысяч триста десять гульденов. Все, как договаривались.

– За исключением… – Волков не договорил, как будто задумался.

Седой банкир замер: ну что еще? Что еще придумал этот солдафон? В чем задержка? Уже пора ударить по рукам! А на помощь старику тут же поспешили Энрике Ренальди и другие представители банкирских домов, все остановились и ждали, что скажет генерал.

– Вычтите из этой суммы двадцать тысяч талеров за тот дом, в котором я проживаю.

Банкиры переглянулись. А Энрике Ренальди и сказал вкрадчиво:

– Но тот дом, в котором проживает ваша племянница, немного подорожал. У него теперь другая цена.

А Волков ему отвечал спокойно и даже холодно:

– Нет, не другая, а все та же. Двадцать тысяч талеров чеканки Ланна и Фринланда. И не забудьте предоставить мне на дом купчую.

Фабио Кальяри и Энрике Ренальди переглянулись. Кажется, эти достойные мужи понимали друг друга без слов, и посему Фабио Кальяри поклонился.

– Купчая на дом будет у вас, как только нотариусы начнут работать. А золото можете пересчитать прямо сейчас. Оно при нас.

– Отлично, господа, – кавалер улыбнулся, – я хочу видеть свое золото.

Два небольших сундука, наполненных мешочками с золотыми монетами, по сто штук в каждом, перешли в его собственность. Еще и неплохой дом. И все это грело ему душу. Пусть теперь казначей архиепископа скрипит зубами, и его сеньор вместе с ним, пусть к ним присоединится пройдоха Наум Коэн со своими дружками-еретиками из Экссонии и Нижних земель. Да пусть все они хоть до корней сотрут свои старые зубы, главное, что у Волкова есть теперь два сундука золота. И войско в четыре тысячи человек. Теперь-то он уж не пропадет. Кавалер прекрасно знал, что невозможно стать богатым, не нажив себе врагов. И пусть пока врагов много, ничего-ничего, даст бог, их поуменьшится. И для того, чтобы так и случилось, он уж расстарается.

Банкиры увезли серебро в город, когда небо уже светлело на востоке. Максимилиан, Фейлинг и Румениге улеглись спать в опустевших от серебра возах, даже гвардейцы его дремали. А Волкову было не до сна. Рене уже гнал мужиков, баб и детей до ветра и мыться. До ветра, чтобы потом в дороге никто не просился в кусты, чтобы не задерживал движение. А мыться – мыться утром, если есть поблизости ручей или река, было обязательно. Так брат Ипполит велел. Мужики и бабы не очень-то верили в то, что если мыться, то не будешь болеть, но раз велели, что ж тут поделаешь. Затем все получали хлеб, солонину и