Том 3. Пьесы - Михаил Афанасьевич Булгаков

Ефросимов. При столкновении в безумии люди задушили друг друга, а этот человек, пылающий местью, хочет еще на одну единицу уменьшить население земли. Может быть, кто-нибудь объяснит ему, что это нелепо?..

Дараган. Не прячь его, Ева! Он все равно не уйдет от наказания — минутою позже или раньше!

Ефросимов. Я не прячусь, но я хочу, чтобы меня судили, прежде чем убьют.

Дараган. Адам! Ты первый человек. Организуй суд над ним!

Адам. Да, да, я сейчас только осмыслил то, что он сделал... Он... Непобеда, Захар, за стол — судить изменника!!

Пончик. Товарищи, погодите, мне что-то нехорошо!..

Маркизов в волнении выпивает рюмку водки.

Адам. Товарищи! Слушайте все! Гниющий мир, мир отвратительного угнетения напал на страну рабочих... Почему это случилось? Почему, ответьте мне! Ева, отойди от него, моя жена... Ах, жена, жена!

Ева. Я не отойду от Ефросимова, пока Дараган не спрячет револьвер.

Адам. Спрячь, Дараган, маузер пока, спрячь, друг мой!

Дараган прячет маузер.

Адам. Почему? Потому, что они знали, что страна трудящихся несет освобождение всему человечеству. Мы уже начали воздвигать светлые здания, мы шли вверх! Вот... вот близко... вершина... И они увидели, что из этих зданий глянула на них смерть! Тогда в один миг буквально был стерт с лица земли Ленинград! Да и, быть может, не он один!.. Два миллиона гниющих тел! И вот, когда Дараган, человек, отдавший все, что у него есть, на служение единственной правде, которая существует на свете, — нашей правде! — летит, чтобы биться с опасной гадиной, изменник, анархист, неграмотный политический мечтатель предательски уничтожает оружие защиты, которому нет цены! Да этому нет меры! Нет меры! Нет! Это — высшая мера!

Дараган. Нет, нет, Адам! Он не анархист и не мечтатель! Он — враг-фашист! Ты думаешь, это лицо? Нет, посмотри внимательно, это картон: я вижу отчетливо под маской фашистские знаки!

Ефросимов. Гнев темнит вам зрение. Я в равной мере равнодушен и к коммунизму и к фашизму. Кроме того, я спас вам жизнь при помощи того самого аппарата, который надет на вас.

Дараган. Ваш аппарат принадлежит СССР! И безразлично, кто спас меня! Я — живой и, стало быть, защищаю Союз!

Адам. Я, Адам, начинаю голосование. Кто за высшую меру наказания вредителю? (Поднимает руку.) Пончик, Маркизов, поднимайте руки!

Пончик. Товарищи! У меня сердечный припадок!

Ева. Адам! Прошу слова!

Адам. Лучше бы ты ничего не говорила! Ах, Ева! Я буду учить тебя.

Ева. Ты фантом.

Адам. Что такое? Что ты говоришь?

Ева. Привидение. Да и вы все такие. Я вот сижу и вдруг начинаю понимать, что лес, и пение птиц, и радуга — это реально, а вы с вашими исступленными криками — нереально.

Адам. Что это за бред? Что несешь?

Ева. Нет, не бред. Это вы мне все снитесь! Чудеса какие-то и мистика. Ведь вы же никто, ни один человек, не должны были быть в живых. Но вот явился великий колдун, вызвал вас с того света, и вот теперь вы с воем бросаетесь его убить...

Пауза.

Пончик. Это ужасно, товарищи! (Ефросимову.) Зачем вы уничтожили бонбоньерки?

Ева. Во всяком случае, я заявляю тебе, мой муж, первый человек Адам, — и собранию, что Дараган-истребитель решил под предлогом этих бомб убить Ефросимова с целью уничтожить соперника. Да.

Молчание.

Адам. Да ты сошла с ума.

Ева. Нет, нет. Скажи-ка, истребитель, при всех, объяснялся ли ты мне в любви третьего дня?

Пончик встает потрясенный, а Маркизов выпивает рюмку водки.

Дараган. Я протестую! Это не имеет отношения к ефросимовскому делу!

Ева. Нет. Имеет. Ты что ж, боишься повторить при всех то, что говорил мне? Значит, говорил что-то нехорошее?

Дараган. Я ничего не боюсь!

Ева. Итак: не говорил ли ты мне у реки так: любишь ли ты Адама, Ева?

Молчание.

Адам (глухо). Что ты ему ответила?

Ева. Я ответила ему, что это мое дело. А далее: кто шептал мне, что предлагает мне свое сердце навеки?

Адам. Что ты ему ответила?

Ева. Я не люблю тебя. А кто, хватая меня за кисть руки и выворачивая ее, спрашивал меня, не люблю ли я Ефросимова? Кто прошептал: «Ох этот Ефросимов!» Вот почему он стрелял в него! Искренно, искренно говорю при всех вас... (указывая на Ефросимова) ...прелестный он. Он — тихий. Всем я почему-то пришиваю пуговицы, а у него сваливаются штаны! И вообще меня замучили! Перестреляйте все друг друга. Самое лучшее, — а вечером сегодня застрелюсь я. Ты, Адам, утром вчера спрашивал, не нравится ли мне Дараган, а ночью я хотела спать, а ты истязал меня вопросами, что я чувствую к Ефросимову... Сегодня ж днем этот черт Пончик-Непобеда...

Адам. Что сделал Пончик-Непобеда сегодня?

Ева. Он читал мне свой трижды проклятый роман, это — «зазвенело на меже». Я не понимаю — «землистые лица бороздили землю» — мордой они, что ли, пахали? Я страдаю от этого романа! Замучили в лесу!

Пауза большая.

Ефросимов. Сейчас на океанах солнце, и возможно, что кое-где брюхом кверху плавают дредноуты. Но нигде не идет война. Это чувствуется по пению птиц. И более отравлять никого не нужно.

Маркизов. Петух со сломанной ногой — петух необыкновенного ума — не проявлял беспокойства и не смотрел в небо. Теория в том, что война кончилась.

Дараган. Кто поверил этой женщине, что я по личному поводу хотел убить Ефросимова?

Пауза.

Ефросимов. Никто.

Пауза.

Дараган. Аппарат, спасающий от газа, пять зажигательных бомб, пулемет — ну и на том спасибо. Профессор! Когда восстановится жизнь в Союзе, ты получишь награду за это изобретение. (Указывает на аппарат.) О, какая голова! После этого ты пойдешь под суд за уничтожение бомб, и суд тебя расстреляет. Мы свидимся с тобою. Нас рассудят. (Смотрит на часы.) Час.

Адам. У кого есть текущие дела? Скорее. Коротко. Ему пора.

Маркизов. У меня есть заявление. (Вынимает бумагу, читает.) Прошу о переименовании моего имени Захар в Генрих.

Молчание.

Адам. Основание?

Маркизов. Не желаю жить в новом мире с неприличным названием — Захар.

Адам (в недоумении). Нет возражений? Переименовать.

Маркизов. Напиши здесь резолюцию.

Адам пишет. Маркизов прячет бумагу.

Дараган. Товарищи, до свидания. Через три часа я буду в Москве.

Ева. Мне страшно!

Дараган. Адам!

Пауза.

Если я буду жив, я ее более преследовать не стану.