Ностальжи. О времени, о жизни, о судьбе. Том I - Виктор Холенко

и карты в руки… то бишь собранные для этого мероприятия деньги. Он, электрик, ещё засветло должен был переодеться в раскомандировке и сбегать в магазин, который находился в посёлке, примерно метрах в 150 от рудника, и там сделать все необходимые покупки из расчёта одна бутылка водки на двоих, а на остаток денег приобрести закуску. Так делал мой предшественник, такая же доля выпала и мне. К первому такому «корпоративу» я принёс из магазина водку, как и было запланировано. А вот на закуску денег хватило только на копчёную корюшку в масле в плоской овальной баночке – что-то вроде сегодняшних шпротов, были тогда такие популярные рыбные консервы.

В первый же такой перекус в середине вечерней смены меня и посвятили в шахтёры: налили полный тонкий стакан водки до краёв, ровно полбутылки, и дали кусочек копчёной корюшки на закуску, поскольку на всех была только одна маленькая баночка. Не дыша, я добросовестно проглотил эту водку и зажевал её кусочком рыбки в масле, и мне на удивление стало очень хорошо. Бригадир даже крякнул от удовольствия, оценив таким образом мой подвиг, и сказал:

– Молодец, это по-нашему! – Был он, башкир по национальности, но по характеру всё-таки русским человеком. И добавил безапелляционно: – А теперь иди в тепляк и поспи, в конце смены мы тебя разбудим…

Всего один раз в жизни я смог вот так вот единым махом одолеть 250 граммов водки и, сверх ожидания, вполне благополучно. Больше никогда я даже не пытался повторить этот свой рекорд…

6

Вот в таком плане и проходил мой первый в жизни трудовой год. Никаких особых происшествий не случилось, кроме некоторых и совсем незначительных случаев. Например, однажды, когда я копался с отвёрткой во внутренностях шахтного пускателя на замолчавшем вентиляторе и, видимо, что-то нечаянно закоротил, пускатель неожиданно прямо-таки взорвался, и его тяжёлая крышка так двинула мне по голове, что я так и сел перед ним на заднюю точку. Каска, конечно, слетела с головы и далеко откатилась по штреку, но зато голова осталась целой. Другой раз меня крепко шарахнуло током, когда я, следуя инструкции, проверял в тепляке тыльной стороной ладони есть ли в сборке напряжение в сети, идущей к спиралям нагревательных «козлов», вдруг погасших. Отделался небольшим испугом просто. А когда проработал однажды с какой-то проводкой непосредственно под мощной струёй главного рудничного вентилятора, то с неделю как минимум оставался безголосым. Нередко приходилось помогать и взрывникам: ползал с ними вместе в узких щелях рудных блоков с сумкой со взрывчаткой за спиной. Страшновато показалось только первый раз: ползёшь по отбитой руде с лампочкой на каске к груди забоя, а в вершке над спиной всего основательно потревоженное взрывом искристое рудное тело восстающего штрека, которого над тобой ещё несколько сотен метров тяжёлого монолита. Одна такая запись осталась в дневнике:

«19 ноября 1954 года. Пятница: Сегодня помогал взрывнику. Сам зарядил тридцать шпуров. Только не подпаливал. Ничего страшного нет. Шнур в два с половиной метра горит 8-10 минут. Успеешь и поджечь, и уйти подальше…»

Оставшееся после работы время, в основном, тоже было плотно занято. Дружил с ребятами, девчонками – соседскими, которые тоже работали на руднике. Ходили в кино, играли в волейбол, собирались в компании, просто прогуливались по вечерам и в хорошую погоду. По себе знаю, как сильно в этом возрасте ребят, практически повсеместно и во все времена, одолевает пылкая влюблённость в представительниц противоположного пола. Причём, главным образом, в своих сверстниц и в приближающихся к ним по возрасту младших девчонок. Хотя бывают и исключения, когда некоторые из ребят не менее пылко влюбляются и в более возрастных девушек и даже зрелых женщин, которых в нормальной мальчишеской среде ехидно именуют просто «мамочками» или вообще «старушками». Слава Богу, меня минула подобная неравная влюблённость, у которой, всегда интуитивно считал в юности и сейчас продолжаю считать так же, достигнув довольно взрослых уже лет, совершенно не может быть какого-нибудь благополучного будущего. Однако, признаюсь, не редко и в юности замечал обращённые в мою сторону откровенные приглашающие взгляды молодых женщин, старших меня на десять-пятнадцать лет. В какой-то момент от таких манящих взглядов вдруг кружилась голова и сладко замирало сердце, но тут же где-то в глубине души возникал более благоразумный «второй я» и укоризненно грозил пальчиком мне настоящему. И сразу же откуда-то из неведомых глубин души поднимался леденящий вал, о который бесследно разбивалось опутывающее сознание колдовство искушающих взглядов пусть и мимолётных зрелых соблазнительниц.

Как я и говорил уже выше, дружил я в разное время в те годы с несколькими девчонками. Да простят нас, мальчишек юного возраста, наши строгие мамы и отцы за такую вот порой просто безбашенную влюблённость в своих хорошеньких сверстниц – все мы в ту пору были такими. Я совершенно уверен, как и наши собственные родители, когда они тоже были такими же юными. Так вот, две из них – Лида Черкавская и Аня Алексашина, когда я завершал учёбу в школе, учились только ещё в восьмом классе. С ними я сдружился, когда мы все в Кавалерове жили в интернате. Мы просто были хорошими товарищами, хотя я лично к ним обеим иногда испытывал более пылкие чувства. А вот в последний мой год жизни в Хрустальном я, честно говоря, почти потерял голову от младшей сестры моего друга Васи Суховольского. Эту улыбчивую круглолицую девчушку с вечно весёлыми карими глазами и толстой русой косой до пояса звали Надей, а я, воспылав вдруг сердцем к этой юной моей обворожительной соседке, мысленно называл её только Надюшей или даже Надийкой – вот до чего дело дошло. В тот 54-й год она только перешла в восьмой класс, как и её подружка – соседка Леночка Караванова, в которую влюбился мой друг Вася. Сначала мы вчетвером подолгу гуляли вечерами, ходили вместе в кино. Но потом почти одновременно девчонки вдруг охладели к нам обоим, стали подчёркнуто избегать общения с нами. Не знаю, чем обидел Леночку Вася, а я вот вообще оригинально отличился. На свадьбе старшей сестры Василия – Татьяны я, основательно подогретый чистейшим и вкуснейшим самогоном, сваренным стариками-староверами (никогда больше за всю свою жизнь мне не пришлось ещё раз откушать такого чудного веселящего напитка), и взбодрённый до жизнерадостности им, откровенно поведал матери Нади о своей горячей любви к её меньшей дочери. Очень хорошо мы поговорили с ней тогда, и она с той поры с очень трогательным вниманием стала относиться ко мне.