Наследница журавля - Джоан Хэлифакс

Ее нижняя губа задрожала. Она прикусила ее и продолжила сжимать зубы, пока не ощутила медный привкус.

Твоя вина. Твоя вина. Твоя вина.

Хэсина выбежала из комнат Цайяня и закрыла за собой створки двери. Потом засунула кулак в рот и закричала. Это все ее вина. Она была виновата в смерти Лилиан. Если бы она не начала это судебное слушание, никто не стал бы задаваться вопросами о смерти короля.

А ведь король даже не был мертв.

Он был виноват в том, что хранил слишком много тайн, он был виноват в том, что научил ее верить в справедливость и закон.

Это все его вина.

Хэсина обхватила себя руками и почувствовала, как что-то врезается ей в живот. Медальон отца. Тот самый, что она с такой заботой повесила на пояс, отправляясь на поиски правды, которую он якобы так любил. Она сорвала его и бросила на пол. Раздался треск, и нефритовое украшение разбилось на части. Хэсина тяжело задышала, чувствуя, как ее охватывает злорадное удовлетворение.

В следующий миг у нее перехватило дыхание.

Из осколков в воздух поднимался золотистый газ.

Точно такой же, какой поднимался от тела ее отца.

В голове у Хэсины зазвучал голос Акиры. Сидя в тронном зале, она изо всех сил старалась не обращать внимания на его слова, поэтому и не смогла расшифровать их смысл.

Никакого яда в кубке.

Затаив дыхание, Хэсина опустилась на колени и подняла осколки. Они оказались изогнутыми. Медальон был полым внутри – для того, чтобы хранить в нем яд. Вот где он находился все это время. Не в кубке. Не во флакончике матери.

Яд хранился в медальоне, который отец всегда носил при себе.

Осколки выпали из ее рук, и она в замешательстве покачала головой. Что все это значило?

Вернись туда, где все началось. Не в квартал красных фонарей, где Серебряный Ирис сказала: «Я вижу золотистый дымок, который исходит от груды осколков». Не в императорские сады, где Хэсина нашла тело отца среди ирисов.

Вернись туда, где он оставил кусочки себя.

Коридоры и ширмы слились в одно пятно, пока Хэсина бежала в кабинет отца. Спотыкаясь, она зашла в комнату и направилась прямо к письменному столу. Дрожа всем телом, села на его стул, окрашенный в цвета панциря черепахи, – так же, как, наверное, садился и он. Подняла голову и посмотрела в окно – так же, как, наверное, смотрел и он.

Что он сделал потом?

Она встала, и ножки стула скрипнули по полу. В ее груди расцвела боль: она проживала последние мгновения жизни отца. Но она все равно подошла к сундуку и, встав на колени, перебрала костюмы – так же, как, наверное, перебирал их и он. Ткани были такими разными на ощупь. Шелк и грубая пенька. Он выбрал костюм курьера не наугад. Он специально искал именно его. Почему?

Что он сделал потом? Открыл «Постулаты» на странице с жизнеописанием Первого из Одиннадцати. Вошел в тайный проход, который вел в сады.

Ее направляла одна лишь интуиция. Подчинившись ей, Хэсина неуверенным шагом подошла к книжным полкам и вытащила оттуда тома под названиями «Размышления Пан-те о космических циклах» и «Расцвет и падение былой династии». Полки разошлись в стороны, и ей открылся коридор, обшитый отполированным деревом и мерцающий, словно тайная река. Она сделала шаг внутрь и нажала на рычаг, торчащий из боковой панели. Река погрузилась в темноту.

В сердце Хэсины зашевелилась паника. Когда-то она заблудилась в точно таком же мрачном проходе. Но отец учил ее, что нужно глубоко дышать и пользоваться подсказками, которые дают стены. Так она и поступит. Она всей грудью вдохнула воздух с сосновым ароматом и почувствовала, как ее сердце успокаивается. Потом она положила ладони на боковые панели…

И застыла на месте.

Дерево покрывали выцарапанные ножом линии, которые складывались в слова.

Пташка моя…

Где-то во дворце служанки протирали пыль. Повара ощипывали гусей. Сто тысяч людей дышали, ходили и разговаривали в одной только столице, и еще миллион – за ее стенами. Но в это мгновение для Хэсины они перестали существовать. Весь ее мир пульсировал в словах, которые она ощущала кончиками пальцев.

Хэсина отдернула руку.

Она сделала шаг назад и ударилась о противоположную стену. Из ее горла вырвался истерический смех. Она хватала воздух ртом и тонула в нем. Только хохоча, она могла дышать.

Не переставая смеяться, она принялась ощупывать панели. Наконец она нашла рычаг и потянула за него. Когда стена с книжными полками разъехалась, Хэсина выбежала из темноты на пепельно-тусклый свет, но правда выскользнула вслед за ней.

Но она не знала. Она не догадалась, когда увидела его тело среди ирисов, хотя он был безукоризненно одет и лежал, сложив руки на животе, словно иллюстрация к тому, какой должна быть спокойная, ненасильственная смерть. Она не догадалась, когда повара и кухарки сообщили ей, что в тот день никто не приносил в его кабинет ни еды, ни напитков. Она не догадалась, несмотря на то, что предметы, оставленные на столе, идеально соответствовали находкам, которые обнаруживали они с Акирой. Она не подумала о значимости того, что «Постулаты» были открыты на жизнеописании Первого из Одиннадцати героев, когда ее отец и был Первым из Одиннадцати героев. Она подавляла все подсознательные озарения так же, как и свои истинные мотивы. На самом деле она никогда не искала правду. Она хотела найти того, на кого можно было возложить вину. Она считала, что, восстановив справедливость, сможет закрыть эту страницу своей жизни и излечить свои раны.

Она ожидала вовсе не этого.

Все кусочки картины встали на свои места. Флакончик с благовониями, лежавший на столе отца, привел ее в комнаты матери. Там она нашла ларец. Там ее ждал оригинал «Постулатов». Теперь Хэсина поняла: эта книга служила доказательством того, что ее отец действительно Первый из Одиннадцати.

Тем временем, прежде чем подняться из-за стола, ее отец открыл книгу на жизнеописании Первого. Он привязал к поясу медальон с символом, означавшим «долголетие», потому что он хотел, чтобы она поняла. Он взял с собой нож не для того, чтобы срезать хурму, а для того, чтобы оставить на стене коридора свое последнее послание. И он надел ханьфу посыльного, чтобы доставить ей эту правду – правду, за которую Хэсина заплатила кровью.