Врачи двора его Императорского величества, или Как лечили царскую семью - Игорь Зимин

Катастрофа имела трагические последствия и для Александра III, однако они проявились позже. Витте в «Воспоминаниях» неоднократно возвращается к событиям октября 1888 г.: «Он вообще всегда был очень бледен и имел вид малокровный; в особенности же он стал выглядеть болезненным после катастрофы в Борках»;[729] «Говорили, что у Государя болезнь почек; многие приписывали эту болезнь тому, что он надорвал себя во время катастрофы в Борках при крушении императорского поезда».[730] О причинах этой болезненности было известно многим. Художник М. А. Зичи,[731] постоянно сопровождавший царскую семью, писал, что после катастрофы «у Государя оказался сплющенным серебряный портсигар в кармане с правой стороны».[732] Граф С. Д. Шереметев упоминал, что когда царь после катастрофы посетил Успенский собор Московского Кремля, то он «слегка хромал» и в соборе «с трудом становился на колени».[733] Витте сообщал: «некоторые думают, что и болезнь, от которой он почил, была результатом этого потрясения».[734]

Профессор В. Ф. Грубе

Наиболее авторитетно здесь свидетельство проф. В. Ф. Грубе, которого, по словам проф. Н. А. Вельяминова, Александр III «очень любил и уважал… после того, как лично видел его отношение к раненым при катастрофе в Борках».[735] Грубе писал, что во время его пребывания в Петербурге в январе 1889 г., то есть спустя два с половиной месяца после катастрофы, его приняли в Аничковом дворце. Александр III жаловался ему, что «со дня крушения ощущает боль в правом бедре, как раз в том месте, против которого приходилась папиросница в кармане брюк, а также в пояснице и выше, причем подробно и точно указал мне все места, где ощущались боли».[736] Поэтому врач утверждал, что он «глубоко убежден, что Его недуг, приведший к роковому исходу, ведет начало со времени крушения поезда. Страшное сотрясение всего тела при падении коснулось особенно области почек. Указание на определенные точки, сделанные государем во время беседы со мной 11 января 1889 г., служат главной основой такого моего мнения».[737]

Катастрофа в Борках еще долго напоминала о себе и другим членам семьи Александра III. К середине января 1889 г. не прошел ушиб руки у императрицы. Особенно родителей заботило состояние 6-летней великой княжны Ольги, «которая испытывала после катастрофы непреодолимый страх ко всякого рода езде».[738] Спустя четыре года В. Н. Ламздорф записал в дневнике в январе 1892 г.: «В городе уже говорят, что известного массажиста[739] выписали вовсе не для императрицы, а для молодых княжон, т. к. Ксения Александровна имеет нарост на боку, а Ольга Александровна несколько кривобока, после того как она упала в Борках».[740]

Одним из таких хирургических эпизодов, оказавших опосредованное влияние на большую политику, стало тяжелое ранение Г. Е. Распутина 29 июня 1914 г. в селе Покровском. Дело в том, что тогда европейские страны, включая Россию, активно вели подготовку к началу «Большой войны». При этом Г. Е. Распутин неоднократно предостерегал Николая II от втягивания в эту войну, но, получив тяжелое ранение, он не смог приехать в Петербург и хоть как-то повлиять на развитие ситуации.

Обстоятельства ранения были следующие: вечером, когда Распутин вышел из дома, неизвестная женщина ударила его ножом в живот. К пострадавшему немедленно вызвали из Тюмени врача, который приехал только «за полночь, совершенно загнав лошадей».[741] Г. Е. Распутин был немедленно прооперирован.[742]

Г. Е. Распутин в Тюменской городской больнице. 1914 г.

После того как в Царском Селе стало известно о ранении Г. Е. Распутина, императрица Александра Федоровна немедленно приняла меры. Уже на следующий день, 30 июня 1914 г., Николай II передал министру внутренних дел Н. А. Маклакову записку: «В Покровском совершено позорное покушение на жизнь нашего друга Григория Ефимовича. Императрица и я в полном негодовании. Возлагаю на Вас принятие всех мер для предотвращения повторения подобных гнусных злодеяний. Николай».[743]