Тайная Миссия - Уильям Хорвуд

Уида. В тишине было слышно, как лапы Уида в радостном нетерпении царапают по земле. Смэйли подобострастно припал к земле; Феск вся сжалась и растянула отвратительный рот в улыбке.

Фигура стала медленно поворачиваться. Ее движения были величественны; она шла с таким видом, словно в своих цепких лапах держала весь кротовий мир. Хенбейн из Верна — собственной персоной! Она медленно обводила их взглядом, и каждый ощущал: стоит ему хоть когтем шевельнуть — и он мертвец.

Ее глаза остановились на пленниках. Взгляд этот притягивал, поглощал тебя целиком. Триффан понял, что ей указали на него, потому что именно на Триффане в конце концов остановился ее взгляд.

— Значит, это ты — Триффан, — проговорила она, впиваясь в него глазами, и он ощутил ее магическое притяжение, почувствовал, как ее злая воля проникает в его сердце, парализует и подчиняет его.

— А меня зовут Хенбейн, — тихо произнесла она кокетливым тоном.

Триффан с ужасом понял, что теряет контроль над собой; еще минута — и он целиком предоставит себя ее воле... Ее лицо приняло оскорбленное выражение, будто Триффан и все остальные каким-то образом обманули ее ожидания и она не могла понять, за что ее обижают.

— Ты — друг милейшего Босвелла?

— Да,— отозвался Триффан каким-то чужим голосом.

— Тогда я рада передать тебе от него весточку, — отозвалась она.

Тело ее, такое обманчиво прекрасное, дышало силой; острые когти черно поблескивали, а глаза... глаза глядели ему прямо в душу.

— Мне не терпится ее услышать, — пролепетал Триффан. Он изо всех сил боролся с желанием любить ее, пасть к ее ногам, молить о прощении...— Что же... что он просил передать? — выдавил он наконец.

Она наклонилась и, лаская, коснулась его плеча, его головы, его туловища... И ее прикосновение... оно было столь чувственным, столь многообещающим, что Триффану хотелось лишь одного — чтобы эта ласка длилась до бесконечности... Он затрепетал и, собрав все силы, чтобы не поддаться этому голосу, этому взгляду, снова шепотом повторил свой вопрос:

— Что же он просил передать?

— Да так, ничего существенного, — прозвучал небрежный ответ. — Дело в том, что Босвелл, последний летописец и знаменитый крот Аффингтона, Белый Крот Босвелл... мертв.

Как громом пораженный, Триффан пошатнулся и стал задыхаться. Ее когти впились ему в плечо, он почувствовал дикую боль, а когти проникали в его плоть все глубже, а лицо Хенбейн исказила страшная своей неприкрытой жестокостью улыбка наслаждения, больше похожая на гримасу.

Потом она разодрала когтями ему щеку, отвернулась и, указав на Брейвиса и Виллоу, произнесла:

— Казните их!

Глава двадцатая

Не успела Хенбейн отдать свой приказ, как несколько гвардейцев кинулись деловито выполнять его. По бокам Брейвиса и Виллоу встали грайки. Подошел еще один и вонзил когти в плечо каждого...

Протесты, крики гнева, страха и боли, попытки вырваться из лап мучителей — все было напрасно. Перевес в силах был слишком очевиден. Обе жертвы после нанесенных ударов впали в состояние оцепенения, между тем как грайки продолжали вершить свое черное дело. Над ними в листве древней рощи захлопала крыльями горлица, и ее призывное воркование разнеслось в теплом воздухе июльского дня, словно в мире все шло своим чередом. Ласковое солнышко пробилось сквозь прорези в зеленой кроне и упало на белые цветы чемерицы — цветы печали, цветы смерти.

Кротов подвели к колючей проволоке, провисшей между полусгнившими столбами старой ограды, огибавшей Хэрроудаун. Над нею у самой земли колыхалась колючая ветка терновника.

Брейвис после нанесенных ударов находился в полузабытьи; Виллоу обезумела от боли и своим слабым, надтреснутым голоском все звала и звала на помощь Скинта. Смитхиллз и Скинт сначала отчаянно рвались из лап стражников, но потом обессилели и, низко опустив головы, затихли.

Грайки же продолжали действовать так, будто выполняли обычную, будничную работу.

— Подвинь его немного. Правильно. Вот так будет в самый раз, — слышались слова. И еще: — Ты только себе вредишь, старая перечница. Перестань трепыхаться — тебе же лучше, скорее все кончится. — Оба крота делали слабые попытки сопротивляться, понимая, что страшный конец уже близок, однако после нанесенных ударов их передние лапы бессильно повисли, и на землю с них капала кровь.

Когда последние приготовления были завершены и грайки обернулись к Уйду, ожидая сигнала, Триффан закричал:

— Во имя любви к роду кротовьему, о Хенбейн из Верна, останови эту жестокую казнь! Если не хочешь, то хотя бы позволь мне встать на их место — я их вожак, я за них в ответе!

Хенбейн подняла лапу, и грайки схватили кротов. Проволока теперь приходилась прямо над их головами. Они ждали только сигнала.

— Конечно, Триффан, я тебя вполне понимаю. Наблюдать, как наказывают, даже если наказание справедливо, — всегда неприятно. Покайся — и они останутся жить.

— Что значит покаяться?

— Да ничего особенного — признайся, что грешен, признай Слово и откажись от Камня.

— Я...

— Нет! — вскрикнул Брейвис. — Ты не посмеешь!

— В знак моего особого расположения, а также потому, что эти двое слишком напуганы, чтобы отвечать за свои поступки, я дозволяю тебе произнести покаяние и за них, — произнесла Хенбейн, подходя совсем близко к Триффану и не спуская с него глаз.

— Одно только слово, — прошептала она. — Всего одно слово или кивок — и...

— Будь ты проклята! — неожиданно прохрипела Виллоу. — Ни ему, ни кому другому не позволю говорить за себя!

— Ну так как, Триффан? — вкрадчиво произнесла Хенбейн, лаская его плечо.

— Если... если я покаюсь, отпустишь ли ты всех?

— Я поступлю по справедливости.

— Ты их отпустишь?

— Может быть.

— Они станут свободными?

Ярость на мгновение сверкнула в глазах Хенбейн. Как? Кто-то собирается ставить ей условия!

— Милость Слова велика! — процедила она сквозь зубы.

— Феск пообещала мне свободу, но не сделала этого! — крикнул Скинт.

Хенбейн пропустила его слова мимо ушей. Гроза в данный момент миновала Скинта. Однако грайки нетерпеливо переминались в ожидании приказа, и Хенбейн, видимо, настроилась не отступать.

— Ну так что, Триффан, готов ли ты принять покаяние за себя и за остальных?

Наверное, ни одному кроту не доводилось переживать такого смятения, какое охватило тогда Триффана. Вокруг него и внутри него царил сплошной мрак, и не стало на свете Босвелла, чтобы поддержать его!

— Я могу отвечать только