Какой простор! Книга первая: Золотой шлях - Сергей Александрович Борзенко

Поздно ночью вернулся командир отряда, сбросил шинель, устало присел к столу, посмотрел на бритую голову Иванова, освещенную светом церковной свечи, заглянул в книгу.

— Стишками балуешься?

— Силы от них набираюсь. — Механик поднялся из-за стола. — Какая силища в стихах Шевченко! Ею полки покорять можно. — И заявил как о решенном деле: — Я поеду к петлюровцам, почитаю им Тараса.

Если бы перед ним был не старый большевик, о котором он много наслышался, командир расхохотался бы. Кто, кто, а уж он-то хорошо знал, что стихами врага не одолеешь. Но он не сказал этого, а только передернул крутыми плечами.

— Опасная затея. Знаешь поговорку: «В полую воду за рекой не ночуй»?

Иванов приказал ввести пленного петлюровца, внимательно взглянул ему в глаза и спросил, может ли он проводить его в Чумаки, в расположение своего полка?

Пленный не удивился, сказал:

— Купил я себе лихо за свои деньги! — Он достал из широких полотняных штанов кисет домашнего тканья.

Иванов обратил внимание на то, что табак самосадный. Такое курево в армии Петлюры не выдавали. По всем признакам, пленный местный житель.

Иванов вытащил из кармана наган, сунул его под подушку, положил в карман «Кобзаря».

Петлюровец ждал его на улице на коне. Командир отряда сошел с крыльца, коснулся ноги Иванова, вскочившего в седло.

— Еще раз: не советую ехать. Ухарство до добра не доводит. Вас расстреляют и фамилии не спросят.

Кто-то предостерегающе бросил из темноты:

— В чужой монастырь со своим уставом не ходят.

Иванов улыбнулся.

— Ну, ну! Плохо вы знаете силу большевистского слова. Я ведь агитатором работал.

Выехали в поле, за боевое охранение красноармейского отряда. Иванов плохо держался в седле, не в ритм коню, срывающемуся на галоп. Петлюровец скакал рядом, рассказывал, как в их части офицеры избивают солдат, а командир полка, помещик Багмет, отобрал хлеб, посеянный крестьянами на бывшей его земле. Недовольство в полку растет. Каждую ночь расстреливают пойманных дезертиров.

— Посадили блоху за ухо, да и почесаться не дают.

Было еще темно, Иванов не сразу заметил черную фигуру часового с винтовкой, отделившуюся от телефонного столба на дороге.

— Хто йдэ?

Донесся лязгающий звук затвора, но Иванов, не останавливая коня, продолжал ехать вперед.

— Хто йдэ? — уже скороговоркой повторил часовой, делая шаг вперед и прислоняя приклад винтовки к плечу.

— Свои, — ответил дряблолицый петлюровец.

— Це ты, Мыкыта? — спросил часовой.

— Мы, — ответил петлюровец, проезжая мимо и скашивая глаза на пулемет, у которого, прикрывая ладонями искры цигарок, сутулились люди.

Когда въехали в село, утренний туман рассеялся, становилось все светлей и светлей, горланили петухи, брехали собаки. Дорогу перешла молодица с пустыми ведрами на расписном коромысле. У нее были крутые черные брови, карие глаза, иссиня-черная коса, завернутая на затылке в корону. Женщина неприязненно посмотрела на всадников. И этот взгляд сказал Иванову: в селе ненавидят непрошеных постояльцев.

На улице стояли повозки, в них на соломе и сене спали петлюровцы, накрывшись жупанами, попонами и голубыми шинелями. Возле колодца с длинным журавлем солдаты поили коней и, широко расставляя ноги, умывались холодной водой.

На майдане возле церкви стояла готовая к выступлению батарея. Колеса орудий покрывал толстый слои обмерзлой грязи с налипшим на нее сеном. Невдалеке молодой офицер лупцевал по лицу ездового, который годился ему в отцы. Видно, драться он умел, бил сильно, с наслаждением. Солдаты с ненавистью поглядывали со стороны.

Иванов подъехал, поздоровался.

— Что это за полк? — строго спросил он, наезжая конем на офицера.

— А вы кто такой? — откликнулся тот с явным польским акцентом и встал «смирно».

— Извольте отвечать прямо, а не вопросом на вопрос. Что за часть? И почему бьете рядового? — сурово допрашивал Иванов.

Офицер принялся оправдываться, доказывать, что солдат виноват и его надо проучить. Избитый солдат ответил за офицера:

— Полк имени Шевченко.

Солдаты, привлеченные шумом голосов, подходили ближе, окружали их. У всех были напряженные лица. По одежде они догадывались, что дерзкий всадник — красный, и мужество этого человека, в одиночку явившегося к ним, было им непонятно. А может, он вовсе и не один и, пока разглагольствует здесь, село окружает красная дивизия? От таких сорвиголов всего можно ждать.

— Давайте, хлопцы, почитаем Тараса Шевченко. Если вы служите в полку его имени, вам следует знать его вирши. — Иванов вытащил из кармана «Кобзаря» и стал громко читать:

Поховайте, та вставайте,

Кайданы порвите,

И вражою злою кровью

Волю окропите…

Закончив читать, он сунул книгу в карман куртки и с высоты коня оглядел петлюровцев; многие переминались с ноги на ногу, и безошибочно можно было сказать, что стихи дошли до сердца. Шевченко был близок, понятен крестьянам. Кто из них не пел: «Реве та стогне Днипр широкий»? Ежедневно они слышали, как их дети читали, заучивая, его певучие стихи. В те времена в украинских деревнях читали только две книги: «Псалтырь» да «Кобзаря». В каждой хате висел портрет Шевченко. С высоким умным лбом, с мужицкими усами и добрыми глазами, он был для них как отец.

А человек в кожаной комиссарской куртке продолжал бередить им душу:

— Бедняки, а своей волей полезли в панское ярмо! Где ваша земля, которую вам навечно отдал товарищ Ленин?.. Вы без боя вернули ее помещику Багмету. Это вам кричит Тарас во весь голос: «И вражою злою кровью волю окропите!»

Стало тихо, так тихо, что слышно, как с железной церковной крыши падают на землю дождинки росы. За ивовым плетнем показалось лукавое лицо крестьянина, он улыбнулся Иванову: так, мол, их, чертей, пусть знают!

Наказанный офицером солдат, вытирая рукавом жупана разбитый нос, бормотал солдату, стоящему рядом с ним:

— Пошел я к Петлюре, думал попить да поесть, а они танцевать заставили!

Он сказал это громко, так, что его все услышали. Кто-то из толпы с насмешкой заметил:

— Если не ела душа чеснока, то и вонять не будет.

— Шлепнуть бы его, смутьяна! — выкрикнул какой-то волосатый дядько, похожий на попа-расстригу, и повел дулом винтовки в сторону Иванова.

Механик продолжал говорить об измене Петлюры украинскому народу, о социалистической революции. Он снова вынул книгу, переложенную сухими цветами, и громко читал:

— «И навикы проклянетесь своими сынами…»

И говорил и читал он сердечно и все время ощущал в спине знакомый холодок опасности. Он слышал, как среди петлюровцев вначале шепотом, а потом все громче и громче заговорили:

— Брехень богато, а правда одна.

— Как ни товкли офицеры правду в калюжу, а она все-таки чистой осталась.

— Только красные отдадут беднякам землю.

К Иванову уже бежал,