Письма к Вере - Владимир Владимирович Набоков

выше. Его также очень успокоило, когда я ему сказал, что, по-моему, шток уклоняется кверху от прямой линии. Он его долго щупал, и озабоченно глядел вверх, и наконец пришел к убеждению, что даже 70 футов не наберется и что искривление – не оптический обман, а факт. Он копит деньги на флагшток в 100 футов. У Шпоньки, судя по его сну, был тот же комплекс; и д-р Фройд кое-что мог бы сказать интересное по этому поводу.

Говорил я перед громадным собранием. Очень сошелся с директором State Museum McGregor (действительно прелестный музей с приличной коллекцией бабочек и неописанными ископаемыми насекомыми, которые будут посланы Carpenter’y в мой музей) и с директором исторической библиотеки, Paul Angle. Сейчас жду на Springfield’ском вокзале поезд, который опоздал на час. Я тебя очень люблю, моя душенька. Вчера вечером у меня был опять – впрочем, очень короткий – припадок озноба и боли меж ребер. Не холодно, но сыровато. Митюшонка моего очень целую.

В.

280. 9 ноября 1942 г.

Сент-Пол – Кембридж (Массачусетс), Крейги-серкл, 8

ПонедельникSt. Paul

Душенька моя милая,

Фишер был все-таки прав, а не мы: поезд из Чикаго в St. Paul оказался страшно дорогой (скажи Митеньке, что он был весь стальной, великолепно обставленный и мчался с быстротою 100 миль в час, – называется: The Zephyr). Пресимпатичный president Turck встретил и отвез меня в лучшую (действительно очень нарядную) гостиницу. Вчера (воскресение) я завтракал с ним и с его престарелой матерью, а потом он меня повез за город показывать окрестность: большое озеро, несколько похожее на Annecy. Город St. Paul большой, холодный, с собором под римского Петра на холме, с суровым видом на Миссисипи (за которым другой Twin Town – Minneapolis). Сегодня я провел весь день в университете, осматривая, беседуя и завтракая с факультетом. К моему ужасу, оказалось, что я не захватил с собой лекцию о Novel, которую хотели от меня в 10.30, – но решился говорить без всяких записок, и вышло очень гладко и хорошо. Вчера после поездки за город пошел, дико заскучав, в кинематограф и оттуда вернулся пешком – шел больше часа и лег около восьми. По дороге меня прямо пронзила молния беспредметного вдохновения – страстное желание писать – и писать по-русски. И нельзя. Не думаю, что кто-либо, не испытавший этого чувства, может по-настоящему оценить его мучительность, его трагичность. Английский язык в этом смысле иллюзия и эрзац. Я сам в обычном состоянии, т. е. занятый бабочками, переводами или академическим писанием, не совсем учитываю всю грусть и горечь моего положения.

Я здоров, много ем, принимаю витамины и читаю газеты больше, чем обычно, – ввиду розовеющих известий. St. Paul – город до одури скучный, в гостинице одни совы, девица в баре похожа на Дашу; зато апар<та>мент у меня очаровательный.

Фишер (который где-то сейчас поблизости и, вероятно, будет здесь завтра) несколько огорошил меня известием, что в Galesburg будет не две, а одна лекция, т. е. только заработаю там 50 долларов. Уровень интеллигентности здесь значительно ниже, чем в восточных университетах, но все очень милы и appreciative. Сейчас около пяти. В 6.30 обедаю у Турка. Завтра узнаю насчет поезда в Galesburg, ибо, по-видимому, нужно ехать обратно в Чикаго, а оттуда в Galesburg: в нашем расписании что-то перепутано (можно тоже с пересадками при помощи local trains добраться до G.<alesburg>, без заезда в Чикаго, – но это кажется длиннее – словом, узнаю).

Люблю тебя, моя душенька. Постарайся – будь веселенькой, когда возвращусь (но я люблю тебя и унылой). Если бы не было вас – почувствовал совершенно ясно, – поехал бы солдатом в Марокко: там, кстати, водится в горах божественная лиценида – Vogelii Ob<er>th<u>r. Впрочем, гораздо больше этого сейчас хотел бы написать русскую книгу. Ватный отель, за окном дождь, в номере библия и телефонная книжка: для удобства сообщения с небесами и с конторой.

В.

281. 11 ноября 1942 г.

Гейлсбург – Кембридж (Массачусетс), Крейги-серкл, 8

Среда11– xi–42Galesburg4 p.m.

Душенька моя,

приехал сюда сегодня утром – с раздувшейся верхней губой после ледяного ветра в St. Paul. Моя лекция там перед аудиторией в 900 человек – Commonsense – передавалась по радио. Вот маленькое стихотворение, которое написалось.

When he was small, when he would fall,on sand or carpet he would liequite flat and still until he knewwhat he would do: get up or cry.After the battle, flat and stillupon a hillside now he lies –but there is nothing to decide,for he can neither cry nor rise.

Здесь я помещен в очаровательной гостинице – какие-то замечательные золотисто-коричневые панели и много интересных gadget’oв. Покупаю нынче третью газету. Почему вы мне не пишете, моя любовь? Университет, который только что осматривал, очень приятный. Читаю завтра вечером. Хочется домой, надолго.

В.

милый мой, радость моя!

282. 7 декабря 1942 г.

Фармвилл – Кембридж (Массачусетс), Крейги-серкл, 8

Понедельник

Моя душенька,

люблю тебя. Онорз-Колледж оказался очаровательным и необыкновенно изящным – словом, все было очень приятно. В Нью-Иорке я успел сделать все, что хотел. Видел Мое, причем выяснилось, что Barbour – его ближайший друг. «Well, you must be a jolly good man if Tom Barbour took you!» Это вышло удивительно удачно. Pierce повел меня пить виски, и мы провели с ним два часа за литературными разговорчиками. «I keep getting letters telling me that you are my find of the season». (Это уж мне льстит гораздо меньше.) Видел Наташу, которая повела меня и армянскую даму – которую ты, кажется, знаешь – в кинематограф. Бездарнейшая советская фильма. Видел Алданова, к которому я послал Зензинова и Фрумкина, а кроме них, еще были Коварские и Мансветов с женой-поэтессой. Видел Дашу – повел ее в ресторанчик, – она была ужасно мила и разговорчива. Видел Гильду – она ни за что не хочет денег. Видел Комстока, Санфорда и Мичинера, который оказался милейшим молодым человеком (выяснилось, что не Комсток, а он сделал для меня эти великолепные рисунки). Мне нужно было препаровать и зарисовать гениталии моей Lysandra cormion, но оказалось, что она со всеми другими «typeс»[144] переведена в Энтомологический институт за пятьдесят миль от Нью-Иорка. На другое же утро (в субботу) она была доставлена мне оттуда, и я всласть позанялся ею. Вчера приехал сюда после убийственного путешествия. Ужинал у проф. Grainger в неотопленной усадьбе среди соснового леса и потом был отвезен в теплую удобную гостиницу. Я проспал – надо быстренько вставать, до свидания, моя любовь. Митеньку целую моего.

283. 15 апреля 1943 г.

Нью-Йорк – Кембридж (Массачусетс), Крейги-серкл, 8

Душенька моя любимая – что ж, нынче 18 лет. Радость моя, нежность моя, жизнь моя!

Провел очень приятный вечер с Зёкой, который совершенно не изменился, только нос больше – и лакированный. Доктор дал свиде<те>льство (5 долл.<аров>). Потом пошли к Bunny, пришли туда еще люди, и Зёка был совершенно оглушен. Сейчас мчусь в музей, откуда к А. Мальчика моего целую. Обожаю тебя.

В.

Милая Мар…[145]

284. 5 июня 1944 г.

Кембридж (Массачусетс) – Нью-Йорк, 104-я Вест-стрит, 250

5–vi–44

Душенька моя,

я провел два дня, не выходя, пиша, питаясь рокфором и апельсинами. Написал одиннадцать страниц романа. Если продлится инспирация, окончу его до вашего возвращения. Пришли page-proofs Гоголя и счет за молоко. Сейчас утро понедельничье, иду сейчас в муз.<ей> Свежо, ветрено. Напиши, как все.

Митюшенька мой, напиши мне тоже при случае, милый мой, флайингфортресс мой.

Целую вас, мои дорогие, привет Анюте и Люсе. Very much.

В.

285. 5 июня 1944 г.

Кембридж (Массачусетс) – Нью-Йорк, 104-я Вест-стрит, 250

Понедельник, 5–vi–445 часов

Посылаю, моя душенька, два счета, которые, по-видимому, нужно оплатить. Только что вернулся из муз.<ея> и нашел твою и Митюшину открыточку – о том, что операция будет в среду. Жду очень добавочных сведений.

Я придумалъ новый аэропланъ! «NAB» на хвосте – сокращение от Nabokov; спереди: «моторъ»; сзади: «запасное колесо».

Завтракал в «Wurst. Н.<aus>» с Карпентером. Loveridge очень ценил Митюшенькино письмо.

Сейчас ложусь писать.

286. 7 июня 1944 г.

Кембридж (Массачусетс) – Нью-Йорк, 104-я Вест-стрит, 250

6–vi–44

Дорогая моя душенька,

вчера был день необыкновенных приключений. Началось с того, что утром, в ту минуту, как я собирался в музей (с теннисной ракетой, так как условился играть с Кларком в 4.30), позвонила Т.<атьяна> Н.<иколаевна>, очень взволнованная, – привезла больного М.<ихаила> Мих.<айловича> из Вермонта, а между тем приехали Добужинские и не попали к ним в дом, так как никого не было (Добужинские так и пропали среди последующих трибулаций, как сейчас увидишь). Я условился, что после тенниса зайду проведать М.<ихаила> Мих.<айловича>, и потек в музей.