Княгиня Ольга - Александр Антонов

Однако неведомо какими путями слухи о возвращении дружины князя Святослава в Киев долетели до горожан раньше, чем воины вошли в город. И еще за полдня пути Святослава встретил, да не кто‑нибудь, а сам верховный жрец Богомил. Он не вышел из просторных крытых саней навстречу князю Святославу. Князь понял это как должное, сам сошел с коня и, откинув меховой полог, поклонился верховному жрецу:

— Слушаю тебя, отец Богомил. Какая беда выгнала в холодную степь?

— Она еще не прихлынула, но грядет, — отозвался верховный жрец. И указал на место в санях рядом с собой. — Садись, князь, согрейся.

Святослав опустился на медвежью шкуру. Богомил велел услужителю развернуть коней и гнать в Киев.

— Слушай и внимай, великий князь. Ведомо мне, что молодой воевода Стемид ушел к печенегам. Они же в наших пределах ноне кочуют. Еще мне ведомо, что из Угорской земли день и ночь приходят к нам торговые люди, суть оборотни, и несут оружие под кафтанами.

— А что моя жена, Предслава? — спросил Святослав.

— Такой не ведаю. Ильдеко, чужеземку, знаю. Так ты у нее и спроси, что она делает и чего добивается, — ответил Богомил.

— Что там спрашивать? Угры по ее зову валом валят на Русь. Сколько их привалило за три‑то года. Слышал я не раз, как сия Предслава хаяла русичей и хвалила угров, кои якобы владели всеми землями, где ноне раскинулась Русь. Здесь, говорит, на Угорской земле, жизнь по — иному цвела.

— Коль ты все знаешь и догада великий, вот и разберись со своей Ильдеко. Я же вам не судья.

— Спасибо, отец Богомил. Тебе не будет от меня огорчения.

В Киеве князь Святослав появился ночью. Город мирно спал. Лишь стражи охраняли покой горожан. Высадив Богомила из саней у его подворья, Святослав поехал к своим теремам. Ворота ему открыли без помех. А на красном крыльце рынды перекрыли ему путь в терем. Это были незнакомые князю воины. Отроки Святослава схватили их и сбросили с крыльца. При свете лампад, горевших в сенях и покоях пред иконами, кои появились здесь волею княгини Ольги, Святослав поднялся на второй покой и направился к опочивальне княгини Ильдеко. Она крепко спала, может быть, впервые за несколько последних ночей. При слабом освещении покоя ее лицо показалось князю мягким, красивым. Но он знал, что за ее внешностью скрывался коварный и злой нрав. Святослав не любил ее. И ничто не могло вытравить из его сердца образ ласковой Малуши. Потому у Святослава не возникло желания даже прикоснуться к Ильдеко, дабы нарушить ее сон. Он позвал сенную девку и велел ей разбудить княгиню. Сам же опустился на укрытую ковром лавку, стоящую возле стены. Он не спускал глаз с лица жены. Ему нужно было увидеть то, какие чувства проявятся на нем, когда княгиня проснется. Сей миг, считал Святослав, скажет ему все о том, как жила без него эта молодая женщина.

И Святослав не ошибся. Проснувшись, Ильдеко в тот же миг увидела Святослава, и в глазах у нее вспыхнул ужас, она закрыла лицо руками и уткнулась в подушку. Князь сидел молча. И лишь потом, когда Ильдеко вновь посмотрела на него и он заметил, что страх в ее глазах сменила ненависть, тихо сказал:

— Вставай и собирайся в путь.

— Куда ты меня повезешь? — спросила Ильдеко уже не сонным, но звенящим голосом.

— Тебе нет места на Руси. Я отправлю тебя к отцу.

Святослав не нашел нужным объяснять причины своего решения, да и Ильдеко не потребовала того. Она все поняла и теперь молила бога о том, чтобы Святослав сдержал свое слово. А у него слово с делом никогда не расходилось. Шел четвертый год их супружеской жизни, и она оборвалась в одночасье. Сыновей — Ярополка и Олега — князь оставлял при себе. А Ильдеко еще до рассвета посадили в сани Богомила и под охраной в две сотни княжеских отроков и гридней, старшим над коими был молодой воевода Посвист, повезли в Угорскую землю, дабы передать Ильдеко ее отцу, князю Такшоне.

В Киеве наступила благодатная весенняя пора. Вернувшись из Пскова, великая княгиня привезла с собой Малушу и внука Владимира. И теперь бабушка Ольга, окруженная тремя внуками, отдыхала от тревог и волнений. Святослав вскоре же увез Малушу в Вышгород, и там они залечивали раны четырехлетней разлуки. Они были счастливы и пребывали в любовном забвении. И ничто не предвещало в их жизни ни ненастья, ни гроз. В тишине и покое незаметно пролетел год.

Но мир и покой скоро нарушились. И виною тому были не великие князья, радетели державы, а народы и государи соседственные, кои постоянно протягивали к Руси свои руки, то за помощью, то ухватить что‑либо из ее несметных богатств.

На сей раз все было несколько иначе. Император Византии Никифор Фока обиделся на болгарского царя Пет ра за то, что тот вольно пропускал через свою державу угорских воинов, кои ходили грабить народы в пределах Византии, да обиду свою выместить на болгарах не смог и попросил помощи у великого князя Святослава. «Мы твою матушку крестили, даров ей много дали. Она же обещала вечно дружить с нами, помогать нам во всех бедах».

Эту просьбу императора Византии привез в Киев посол Калокир. Святослав прочитал послание и выразил недоумение. Византийцы и сами умели воевать и совсем недавно грозились покорить Болгарию, а с нею и Угорское княжество. Что же случилось? И пришел Святослав к мысли о том, что греки стали ленивы от сытой жизни и потому сочли незазорным поклониться Руси.

Молодой великий князь Святослав — всего‑то двадцать пять лет — не отличался простотой и был рачительным хозяином. За свою помощь он потребовал от Никифора Фоки сто пудов золота. Фока поторговался и дал девяносто пудов. Святослав согласился. Он собрал шестьдесят тысяч воинов и ушел в ладьях на Дунай. Болгары приготовились отразить нападение русичей. Но воины Святослава пристали в ладьях к берегу, прикрылись щитами и ринулись, словно лавина, на противника. Болгары не устояли и побежали. Дружина Святослава преследовала их, пока они не рассеялись, открывая путь к стольному граду.

Победоносный поход принес Святославу не только лавры доблестного полководца, которого сравнивали с Александром Македонским, но и вселил в великого князя Руси честолюбие и гордыню. Он уже задумал покорить все города и земли по великой реке, сделать своими подданными все народы Средней Европы. Одно он забыл, что, откусив чужого пирога чрезмерно, можно было и себя уязвить. Святослав забыл, что за его спиной остались враги, кои только и ждали, чтобы ворваться в пределы державы русичей, оставшейся беззащитной, и пограбить ее, угнать в рабство отроков и отроковиц.

Воевода Стемид, все еще пребывая под властью любви к Ильдеко, жил тем, чтобы выполнить ее волю. Целый год он ждал удобного случая. И сей случай пришел. Узнав, что Святослав и его дружина ушли на Дунай и там надолго увязли, Стемид помчал в Молдавию, где в эту пору стояла орда печенегов князя Кури. Он вез хорошие вести для печенежского вождя: Киев почти беззащитен, ежели не считать трехсот воинов личной дружины княгини Ольги. «По дарю я князю Куре стольный град русичей. Он же уговорит князя Такшоню отдать мне в жены Ильдеко», — размышлял в пути Стемид. И кричал: