Возвращение в Москву - Дмитрий Вересов

– Ну да, деревня Грязнули, – кивнул Станислав Андреевич, – потому и переименовали. Не пристало генералу при грязнулях жить. Другое дело – село Генералово. Солидно.

* * *

Юрий Алексеевич отбросил старую затрепанную книгу на английском, из тех еще, что много лет назад привезла мама из Москвы, с учительского съезда. Казалось, мир тогда распахнулся навстречу, жизнь предвкушалась как мороженое, как праздник, как полет, а оказалось – обман и душевная растрава.

Читать Юрий Алексеевич не мог – измучился мыслями чуть не до мозговой лихорадки и потому включил телевизор. Надо было занять чем-то голову, чтобы вновь и вновь не вспоминать и не думать, как вспоминается и думается уже с неделю. С тех пор как… Забыть, приказывал он себе. Забыть хотя бы на время, чтобы голова не треснула. Безусловно, следовало взять себя в руки.

Что там показывают?

Вот вам, московские новости. В Староконюшенном переулке обрушилась крыша жилого здания, есть пострадавшие… На Земляном Валу ограбили квартиру какой-то Муси Парвениди, эстрадного чучела. Не столько вынесли, сколько испортили, прямо Мамай прошел. Муся вся в бриллиантовых слезах и в трауре – в розовом… Грабителям не поздоровится, надо полагать, – рыжая Муся похожа на одну из эриний. В Москве зафиксировано землетрясение мощностью в два балла в Пресненском районе, разрушений нет, лишь просел грунт в парке посреди газона, обнажив размытую подземным ручьем полость. Никто не пострадал, никто не заметил… На рынке у метро «Пражская» взорвали целый контейнер баллончиков со слезоточивым газом, более ста человек госпитализировано… Врут, скорее всего. «Желтое» издание «Свецкия цацки» в очередной раз привлекают к суду за клеветнические измышления, а им что с гуся вода, и вообще – в радость поцацкаться, ажиотажу больше – доходов больше… Ограблены инкассаторы на Пречистенке – очень глупо себя вели и лоханулись… Возбуждено уголовное дело против заместителя прокурора, который подозревается в совершении мошенничества в особо крупном размере. После того как предъявили обвинение, с обвиняемым случился инсульт, он в больнице при смерти, к нему никого не пускают, даже жену… Ночью горел букинистический магазин в Калашном переулке. Жильцы дома напротив вызвали пожарных, возгорание ликвидировано, грешат на забравшегося в магазин наркомана, так как обнаружены характерные окурки. Директор-погорелец пожарных убить готов и насылает на них страшные проклятия – перепортили чуть ли не все ценные издания, заливая огонь едкой углекислой пеной… Погода сохранится сухая и ясная до середины августа…

Староконюшенный, Земляной Вал, Пресня, Пречистенка, Калашный переулок… Из какого далека эти названия? Из фантастической повести, читанной давно. Не может быть таких названий в местности простой и доступной, нужно знать заговор, чтобы попасть туда. И сознание должно измениться особым образом, чтобы понять, где ты оказался, наяву ли, нет ли – неважно. А ежедневные московские новости – новости из запределья. Калашный… Что-то такое тогда происходило в Калашном, странный какой-то велся разговор, непостижимый, гипнотический. Курьезный и обидный. Один из последних разговоров с истинным выкормышем Москвы, не с постылым ей подкидышем…

А новости что? Новости все больше сомнительные и нисколько не избавляют от тревожных предчувствий, только нагнетают. Конец лету, август уже. Пора бы ехать в Тетерин искать места, а не мечтать о небесных кренделях. Кому ты теперь нужен, Юра Мареев? Неудачник, сельский учитель и, правда вот временно, на сезон, мелкий бугор в строительном деле. Скоро в бичи пойдешь. Потому думать не смей…

Что же не давало покою Юрию Алексеевичу? Что же выбило его из колеи настолько, что завелась у него бутылка водки ноль семьдесят пять, а потом и другая?

…Ремонтные работы шли своим чередом, вполне бодро. Мужики не слишком и пили, потому что Юрий Алексеевич, поставленный над ними, тех, кто не смог удержаться в рамках, выгнал насовсем. Нажил себе врагов, но зато остальные, опасаясь потерять необыкновенно щедрый для здешних мест заработок, вкалывали не совесть. И даже, вопреки опасениям Федора Ильича, не путали гвозди с пальцами. И воровали тоже не слишком-то. Так, по совести. Прораб говорил по секрету Юрию Алексеевичу, что воровство, при-карманивание мелочей он всегда принимает в расчет при составлении сметы, поскольку знает, с каким народом имеет дело. Понятно, что хозяйке об этом говорить незачем. Юрий Алексеевич успокоился и перестал мучиться и негодовать, когда чего-то недосчитывался.

Ремонтные работы шли, и настала пора чистить подвал от накопившегося строительного мусора и укреплять фундамент. Мусор вынесли мешками в один день, постучали здесь и там, оббивая кирпич, чтобы проверить, где слабо. Постучали и обнаружили замурованный чулан. В чулане – старый хлам, весь в кирпичной пудре, письма в сундучке, неизвестные ассигнации широким рулоном в расползающемся саквояже из ковра, видом – гигантский кошелек, а не саквояж. У стенки – обернутые в пропыленную мешковину портреты, как оказалось. Портреты владельцев, кого же еще. Семейные портреты, числом четыре – два женских, детский и мужской. Портреты потрескались, и краски пожухли и потемнели, ушли в грунт. Писал халтурщик, сразу видно. Но, возможно, все от плохого хранения.

Пока мужики мародерствовали в хламе, изыскивали что-нибудь минимально годное, что можно было бы обменять на самогонку, Юрий Алексеевич вынес портреты на белый свет. Сухую масляную поверхность он оттер от пыли ветошью, разглядел поочередно. Одна женщина на портрете была пожилой, в черном платье с высоким воротником оборкой и в буфах у плеч. Белые кружевца лежали на подколотых вверх седых волосах. На груди, оттеняя кружевца, – медальон. Позади – занавешенное бархатом окно. Ничего особенного.

Вторая женщина – молодая, русоволосая, в желтом платье на фоне дробной садовой зелени. Локти у нее неловко вывернуты – сжимает букетик. Цветы непонятные, плохо выписанные. На лице женщины – пятнистые тени. Может быть, красавица, а может быть, и нет. Не определить, потому что теней больше, чем лица. Вероятно, все же художник халтурщик был или просто бесталанный.

Портрет ребенка странен – не скажешь, мальчик или девочка. Худенькое личико, черные кудри до плеч, уложенные проволочными локонами, матросское платьице с синим бантом под воротником, белая шапочка-коробок, на шапочке красный помпон – на французский манер. И деревянный палашик в руке. Скорее мальчик. Напоминает кого-то. Кого-то…

Мужской портрет. А на нем не иначе сам генерал-черкес – черный с серебром. Плечи, усы, бакенбарды, орлиный взор. Усы, бакенбарды, смоль волос, красивая проседь, внимательный взгляд… Взгляд удался. Сердце перестукнуло не в такт и понеслось перебивчивым запаленным галопом…

– Любуетесь? – спросили сзади. Юрий Алексеевич не заметил, как подошел прораб. – Небезынтересная находка. Местный краеведческий музей бедноват. Там были бы рады этому добру. Если, конечно, хозяйка не пожелает оставить себе сии парсуны. Неудачно исполнены, прямо скажем. Жилья не украсят, а смех вызовут. Разве где в темном углу повесить из сентиментальных побуждений. Этакий семейный алтарь. М-да. Весьма бедная живопись, не повезло генералу с портретистом. Лучше бы на фото снялся. Фотографические портреты начала века были весьма и весьма хороши. В пленке полно серебра, долгая выдержка. Любое лицо выглядит благородным.