Граничные хроники. В преддверии бури - Ирина Мартыненко

Осталось лишь зажечь привычно яркий свет, и парень готов был поклясться, что очутится дома, в родном исследовательском крыле, где, успевший проспаться, Лиса выведет очередную глубокомысленную тираду и примется вновь читать, едва отвлекшись от любимого занятия для приветствия друга.

Но ничего не происходило. Запустелая обратная сторона их мира неприглядно показывала, во что рано или поздно превратится Лабиринт, стоит только чему-то выйти из-под контроля в этом изменчивом и в тоже время невероятно закостенелом подземном скопище, выросшем из древнего околограничного гарнизона.

Идти становилось тяжелее. Многогранное эхо, возникающее от любого движения их ступней по плитам, многократно ударялось о поверхность и разносилось едва ли не во все стороны. Крыса чувствовал, что они словно на ладони – даже искать не нужно. Да и позиция у них не самая хорошая. Открыты всем ветрам.

Громоздкая фигура серкулуса, ступающая в нескольких шагах впереди, снова застыла, жестом приглашая Крысу последовать ее примеру. Путник позади Дэза, следуя указанию своего старшего товарища, остановился.

Было немыслимо, просто оглушающее тихо, а тоннель, распахнутым чревом виднеющийся впереди, едва ли мог внушать в сердце Крысы большую опасность, нежели привычные прогулки по Изнанке, но все же его чувства подсказывали ему – не стоит преуменьшать притаившуюся угрозу.

Старший путник неожиданно отключил фонарь, повинуясь своей, натренированной за долгие годы службы интуиции.

Погрузившийся в кромешный мрак коридор немного пугал, и Крыса, инстинктивно повинуясь внутреннему чутью, приготовился к худшему. Здоровая рука сжала рукоятку. Легкое покалывание в плече теперь отошло на второй план.

Долгое время ничего не происходило, и до путника доносилось глубокое равномерное, но вместе с тем слегка приглушенное дыхание. Свое и серкулуса. Они застыли в темноте, точно два окаменевших истукана. Выжидали.

В звенящей тишине Крысе отчетливо слышалось скрежетание. Неприятное. Точно проводили чем-то ржавым по железной доске. Путник невольно поежился, едва не тряхнув головой, силясь прекратить звук.

Ему на плечо легла рука Дэза. Тот явно хотел, чтобы парень не вздумал двигаться. Ни нападать, ни обороняться. Ровным счетом ничего.

Мерное цокотание коготков становилось все громче и громче, пока не оказалось совсем близко. Крысе показалось, что это существо совсем рядом, около десятка шагов, и он может дотронуться до него, но парень стоял. Выжидал.

Рука серкулуса опустилась. Это был знак.

Пора.

Холодное поскрипывание вынимаемого из ножен клинка. Несколько едва уловимых, невероятно быстрых шагов. Выпад.

Скрежет обрывается, тонет в глубоком шаркающем звуке. Парень отчетливо видит, как закаленная сталь насквозь пронзает бредущую им навстречу тварь. Не убивает – ранит.

Он едва уворачивается от занесенного удара. Ловкость его хоть и не та, что прежде, но она все же спасает путника.

В темноте чувства обостряются, и, даже не глядя на противника, он слышит, как тот двигается. Как сильный замах пронзает пустоту, где только что был парень.

С силой он пытается расшевелить вонзенный в ходячего мертвеца свой узкий меч. Трухлявая сущность легко поддается. Он режет ее книзу.

Следующий выпад Крыса встречает сталью.

Отбивает его, едва сдерживая мощь твари.

Парню приходится туго – опираясь на больную ногу, он, пока мертвец пытается переосмыслить в своей гнилой голове внезапно возникшую из ниоткуда преграду, наносит тяжелый, рубящий удар.

Острие лезвия с шипением вгрызается в полусгнившую плоть, и парень едва успевает вытянуть его, прежде чем отступить.

Он пятится назад и немного левее своего прежнего положения. В его руке зажат клинок, а сам Крыса пытается уловить знакомое постукивание, но он различает лишь протяжный скрежет. Глухой, надломленный скреб о звонкие мраморные плиты.

Позади него слышится щелчок, и впереди, там, где совсем недавно стоял Крыса, расцветает тусклый светлячок огня. На какое-то мгновение он окрашивает близкое к нему пространство, выхватывая кусками устрашающую картину.

Полуразложившееся существо в пропалинах и дырах, с выпирающими пожелтевшими зубьями ребер, разрублено надвое. Нижняя часть по-прежнему стоит, точно ничего не произошло, а верхняя тянется за отрезанной ранее рукой. Скребется по зачарованному полу. Тянется, чтобы приладить обратно. Шевелящееся тело все еще пытается двигаться вперед, но в свете огонька медленно замирает. Мгновение.

Парень отчетливо видит, как разлезшаяся кожа неожиданно начинает сильно отекать, вздуваясь по всему телу пузырями. Противными. Слизкими.

Крыса едва успел отвернуться, когда потоки зловония густым трупным туманом окутывают коридор. Парень торопливо прикрывает нос раненой рукой. Зудящая боль сразу же дает о себе знать. Какое-то время он так и стоит. Только чуть погодя, адаптировавшись к испарению миазмов, насколько было возможно, Крыса оборачивается.

Путник отчетливо видит возникшие возле упокоившегося мертвеца разряженные пары смога. Они сияют в чернильной темноте, похожей на поддернутое зеленоватым шлейфом золото.

Парень сдавленно сглотнул.

Загорается фонарь.

Неяркий свет озаряет пресловутый, теперь уже наверняка успокоившийся навеки, труп. Свет беззастенчиво выхватывает так и не истлевшие до конца внутренности. Куски разорванной, превратившейся в серо-сине-зеленое месиво плоти и обломков костей. Гадкой. Мерзкой. Ужасающе правдоподобной.

Потом луч фонаря пополз в сторону. Остановился.

Серкулус, поддавшись немного вперед, явно что-то нашел. Крыса, заинтересовавшись, подошел поближе.

На полу виднелся грязный, потертый кусок отличительной нашивки. Цвета едва различимы. Качество сукна хоть и было выше всяких похвал, но время, образ жизни обладателя нашивки да неприглядная его кончина изрядно поистрепали их. Вот только смысл никуда не делся: и Дэз, и Крыса прекрасно понимали его.

Адреналин, только недавно поглотивший путника с головой, улетучился, а самому ему стало до безобразия дурно.

Останки принадлежали миротворцу. Знатному при жизни и ведущему жалкое существование после нее, а ведь ни он, ни его бывшие подчиненные, наверное, не думали, что, отдавая пышные почести мертвецу, обрекли его на жуткую посмертную судьбу.

Крыса знал, что ожившим мертвецам безразлична одежда и потому снимать они ее ни с кого не станут, а еще он хорошенько усвоил, когда еще только поступил на службу в Путь, что хоть путники порой и могут оставаться незаметны, но в темноте они имеют едва ли не большие преимущества. Особенно со всякими неживыми, по законам их мира, тварями. В кромешной тьме путник неощутим, и оттого ожившие по чужой прихоти создания ни просто не видят их, а даже не чувствуют. Вот только полудохлики эти нюх имеют отменный. Двигаются лениво и нехотя, но стоит им даже почувствовать живого, как с ними начинает твориться что-то непонятное. И если под обычным фоном они просто трусливо сбегают, то в Резервации, обезумевшие от голода и магии, поступают, совершенно не приветствуя свою обычную логику. Ко всему прочему эти твари имеют одно нехорошее свойство – взрываться, когда окончательно умирают.